|
XXXI
Май стоял замечательно теплый.
В одно из воскресений, в конце месяца, граф и Антошка, оба одетые по-праздничному, в довольно приличных костюмах, после вкусного пирога шли в приют общества "Помогай ближнему!" навестить Анютку. В корзине, которую нес Антошка, были большой кусок пирога, полфунта колбасы и коробка леденцов.
Они поднялись в хорошо знакомую им небольшую приемную со скамьями около стен. Там уж сидели по кучкам посетители - преимущественно женщины плохо одетые - вместе с девочками, которых они навешали.
И от этой приемной, чистой, аккуратно выметенной, и от этой словно проглотившей аршин надзирательницы, и от этих приютских девочек, словно бы похожих одна на другую благодаря казенным темным платьицам и чепчикам на головах, веяло чем-то мертвящим... Все здесь напоминало не то казарму, не то хорошо устроенное тюремное заключение, а эти девочки - хорошо выдрессированных куколок с лицами, по большей части бледными, в выражении которых было что-то приниженно-лицемерное и в то же время несколько торжественно-праздничное. Не слышно было ни громкого разговора, ни веселого смеха, точно это сидели не дети, полные жизни, а какие-то крошки-монашки, приговоренные обществом "Помогай ближнему!" к неустанному покаянию, вероятно за то, что они имели счастье пользоваться милостями благотворительниц, во главе которых стояла непреклонная княгиня Мария Николаевна Моравская, обладавшая замечательными способностями накладывать печать казенщины и формализма на подведомственные ей благотворительные учреждения, которые она считала, конечно, образцовыми.
После добрых пяти минут ожидания к "графу" и Антошке подошла тихими, равномерными шажками маленькая девочка, чинная, тихая, с опущенными вниз глазами, совсем не похожая на ту востроглазую шуструю Анютку, которая прежде с особенной назойливостью приставала на улицах к "миленьким барынькам" и "добрым баринам", выпрашивая копеечку для "голодной маменьки", и строила недобрым прохожим, гонявшим ее прочь, самые оскорбительные гримасы, а подчас и запускала ругательные словечки, попрыгивая от холода на одной ножке.
Княгиня Моравская могла гордиться: разница между прежней Анюткой и этой степенной девочкой была такая же разительная, как между живым существом и мертвецом.
- Здравствуй, Анюта, - промолвил "граф".
- Здорово, Анютка! - приветствовал Антошка свою старую приятельницу, которой он всегда покровительствовал во время пребывания у "дяденьки".
- Здравствуйте, Александр Иваныч. Здравствуй, Антоша! - отвечала Анютка, делая перед Опольевым книксен.
- Ишь как тебя выучили! - засмеялся Антошка.
- Нас всему учат! - степенно заметила Анютка.
- То-то и видно... Совсем ты вроде ученой обезьяны стала, Анютка! - сочувственно заметил Антошка.
- Такие слова нехорошо говорить, Антоша. Это только мужики такие слова говорят! - нарочно громко проговорила девочка, оглядываясь на "аршин" в темном платье, сидевший неподалеку.
- Не приставай к ней, Антошка... У них тут этого нельзя! - вступился "граф". - Ну, садись около нас, Анюта... Рассказывай, как живешь... Хорошо тебе тут?.. Да вот возьми гостинца.
- Очень хорошо... Благодарю за гостинец, Александр Иваныч.
- Ой, врешь, Анютка! - проговорил Антошка. - Ничего тут у вас нет хорошего...
- Зачем я буду лгать? Лгать грешно!.. - выговорила Анютка словно затверженный урок и снова посмотрела на надзирательницу.
- Да ты не бойся этой рыжемордой, Анютка... Чего ты все на нее смотришь?.. Она не услышит...
- Она все слышит, - почти шепотом произнесла девочка.
- У нас не бьют! - с обиженным видом сказала Анютка.
- Не бьют? - удивился Антошка. - Значит, порют.
- И не порют.
- А как же у вас наказывают?
- Без обеда наказывают... Одну в комнате оставляют... Заставляют молитвы читать...
- И тебя так наказывали? - допрашивал Антошка.
- Нет... я хорошо себя веду; меня редко наказывают.
- А кормят хорошо? Сыта по крайней мере? - спросил "граф".
- Хорошо... Только в постные дни не очень... Только вы об этом никому не говорите, а то достанется! - опять шепотом проговорила Анютка.
- Кому ж я буду говорить, дурочка! - ласково шепнул "граф" и, поглядев с грустной улыбкой на Анютку, прибавил: - Ну и дрессирует же здесь вас, бедненьких, моя кузина...
- Какая кузина?
- Да княгиня Моравская.
Анютка широко раскрыла глаза и, видимо, не поверила, чтобы княгиня Моравская могла быть кузиной господину, который запанибрата с Антошкой.
Однако она промолчала.
- Она часто бывает у вас?
- Часто. В неделю два раза.
- И вы любите ее?
- Как же не любить? Она наша благодетельница. Мы за нее каждый день молимся.
- Гм... Похвально... Похвально! Кто же это заставляет вас за нее молиться? - спрашивал "граф".
- Начальница.
- Эх, кузина... кузина! - прошептал сквозь зубы "граф", и по его губам скользнула ироническая улыбка.
"А ведь тоже думает, что вырывает людей из когтей порока!" - пронеслось у него в голове.
Они поговорили еще с Анюткой с четверть часа, и говорить больше решительно было не о чем. И Анютка, видимо успевшая заслужить себе реноме благонравной девочки и боявшаяся надзирательницы, не особенно охотно отвечала на щекотливые вопросы, а больше бросала украдкой быстрые и жадные взгляды прежней Анютки на корзинку с гостинцами.
- Ну прощай, Анюта, - промолвил "граф", целуя девочку. - Бледненькая ты очень... Это нехорошо... Здорова?
- Я, слава богу, здорова...
- Даже и "слава богу"!.. - усмехнулся словно бы про себя "граф". - Да... скоро тут вас обрабатывают... Будь здорова, девочка.
Антошка потряс руку Анютки.
Они поднялись и хотели было уходить, как вдруг двери приемной стремительно распахнулись, в них показалась в форменном картузе голова испуганного швейцара, который громко крикнул: "Ее сиятельство!" - и в то же мгновение скрылся.
Сидевший неподвижно "аршин" в темном платье вскочил точно ужаленный и бросился через приемную к выходу, крикнув посетителям: "Встаньте!" Какая-то девочка убежала за начальницей.
В приемной воцарилась мертвая тишина. Все поднялись со своих мест.
Только один "граф" как-то особенно плотно уселся на скамейку и заложил нога на ногу, расположившись в самой непринужденной позе. Однако он был, видимо, взволнован предстоящей встречей с кузиной - она его встречала на улице года три тому назад и могла легко узнать - и нервно оправлял волосы и свою седую подстриженную бородку...
- Господин! Встаньте... Княгиня сейчас идет! - кинула ему на ходу пролетевшая начальница.
Но "граф" продолжал сидеть к ужасу Анютки и к удивлению всех присутствовавших.
Распахнулись двери, и в приемной появилась княгиня и тихо пошла, оглядывая в pince-nez публику и ласково кивая в ответ на поклоны посетителей и низкие книксены девочек.
И начальница и "аршин", следовавшие за княгиней, давно делали знаки "графу", чтоб он встал, но он как будто не замечал их и взглядывал на княгиню.
"Однако сохранилась. До сих пор и свежа и хороша... Видно, режим помогает!" - подумал Александр Иванович.
- Садитесь, прошу вас, садитесь! - говорила между тем княгиня своим низковатым контральто, обращаясь к посетителям и останавливаясь около девочек, чтобы потрепать их по щечкам, далеко не похожим на ее румяные пышные щеки. - А это к кому пришел этот господин? - обратилась княгиня к начальнице, заметив сидящего посетителя.
- К Анюте Бастрюковой...
- Я и не знала, что ее кто-нибудь навещает... Родной?
- Кажется, нет, княгиня... Этот господин приходит с мальчиком, знакомым Анюте...
Чуть-чуть шелестя платьем, княгиня направилась к Анютке.
Когда княгиня приблизилась, "граф" поднялся.
- Ну, как ты поживаешь, Анюта?.. Надеюсь, хорошо?.. И ведешь себя хорошо? - спрашивала княгиня, трепля своею белой пухлой рукой девочку.
- Спасибо тебе, девочка... Радуешь ты меня...
Княгиня уже давно взглядывала на "графа" и не узнавала в этом представительном, прилично одетом господине с изысканными манерами того обтрепанного нищего в порыжелой шляпе, которого несколько раз встречала на улице. В чертах этого господина, по-видимому бывавшего в обществе, она припоминала что-то хорошо и близко знакомое когда-то раньше и досадовала, что не могла припомнить.
Взгляд, нечаянно скользнувший по Антошке, которого княгиня сразу узнала, несмотря на его костюм, мгновенно напомнил ей и прежнего ее поклонника, красавца улана Шурку, и несчастного отверженца, писавшего ей письма с просьбами трех рублей. Оба эти лица почему-то слились в одном представлении.
Она еще раз взглянула на "графа", который не спускал с нее своих темных, чуть-чуть насмешливо улыбающихся глаз, и после нескольких секунд колебания, слегка смутившаяся, обратилась к Опольеву, и предусмотрительно на английском языке, уверенная, что этого языка никто не поймет:
- Я вас совсем не узнала. Очень рада встретиться с вами и видеть вас бодрым и здоровым... В последнее время я так много слышала о вас от Нины! - подчеркнула она и протянула руку.
В голосе княгини звучала участливая нотка.
- Меня не мудрено не узнать... А вас я сейчас узнал... Вы так мало переменились с тех пор, как я имел честь встречаться с вами еще тогда... в обществе! - с рыцарской любезностью отвечал когда-то светский донжуан, почтительно пожимая руку княгине и склоняя свою седую кудрявую голову по всем правилам хорошо воспитанного светского человека прежних времен.
И по-английски он не разучился говорить.
- Ну и я постарела. Годы идут и не возвращаются! - промолвила княгиня, чуть-чуть краснея.
И словно бы боясь, чтоб разговор не продолжался на интимные темы, продолжала уже по-русски и несколько деловым тоном председательницы общества "Помогай ближнему!":
- А вы с вашим питомцем навещаете мою девочку? Это очень мило с вашей стороны.
И "граф" тотчас же понял, чего хочет княгиня, и отвечал:
- Старая знакомая моего питомца, княгиня.
приют, девочка? Говори правду... Не бойся...
- Очень люблю...
- Вот видите... А ваш мальчик так его боялся... И вы написали мне тогда такое письмо...
- Простите, княгиня, если оно было резко, - снова заговорил по-английски Александр Иванович, - но вы меня лишали дорогого существа и хотели отнять его чуть ли не силою...
- Но для его же пользы...
- Уверена.
- А я так уверен, что в ваших приютах дрессируют будущих лицемеров... Взгляните, как все эти девочки забиты... Надеюсь, вы извините свободу чужого мнения? Не правда ли? А затем позвольте, княгиня, искренно поблагодарить вас за помощь, которую вы оказывали лично мне, и пожелать вам всего лучшего... Имею честь кланяться, княгиня! - прибавил "граф" по-русски и почтительно склонил голову.
Княгиня протянула руку "графу", ласково кивнула Антошке и пошла дальше.
"граф" и Антошка шли молча по улице.
Наконец Антошка спросил:
- По-каковски это вы говорили с этой княгиней, Александр Иваныч?
- По-английски...
- Должно быть, отчекрыживали ее?
"отчекрыживал", как ты выражаешься, а кое-что ей сказал! - отвечал, улыбаясь, "граф".
- Насчет приюта?
- Именно. А почему ты догадался?
- Да как же... Совсем Анютка какая-то глупая стала в этом самом приюте... Прежде она не такая была. Уж на что у этого "дяденьки" били ее, а все там она когда и веселая бывала... А здесь - порченая какая-то... Видно, что эти самые княгини да графини только людей портят...
- Ты, брат, прав... Портят... Но только думают, что спасают...
- Нет, Антошка... Они и не глупые иногда, и бывают добрые, но сами тоже порченые, как ты говоришь... Ну, куда же мы пойдем сегодня с тобой? - круто переменил "граф" разговор. - На набережную смотреть пароходы или отправимся на острова?.. День-то чудесный...
- На острова бы недурно... Только как бы вы не устали, Александр Иваныч...
- Слава богу, немало хаживал... Идем на острова. А оттуда можно и на пароходе. На днях за статистику получу деньги! - не без гордости прибавил "граф".
Часа через полтора они уже сидели на скамейке на Елагином Острове и мирно беседовали, наслаждаясь чудным свежим воздухом. По временам проезжали экипажи, и оба они смотрели на разряженных в ярких летних платьях дам и на изящных кавалеров.
"графа", кто это такие: князья, или графы, или просто обыкновенные господа.
- А вон, смотрите, Александр Иваныч... Один господин в большой коляске сидит... Должно, какой-нибудь богатый... Только лошади что-то не шибко бегут.
"Граф" взглянул на пожилого, видного брюнета в изящном темном пальто и в цилиндре на голове. И господин, в свою очередь, пристально и долго смотрел на "графа". Их глаза встретились, и оба они тотчас же отвели взгляды.
- Коляска проехала.
- Знаешь, кто это ехал в коляске?
- Братец мой... Константин Иванович Опольев! - проговорил "граф" с чувством озлобления.
- Ну? И он признал вас?
- Кажется...
- И небось не поклонился?
"Граф" помолчал и после паузы прибавил:
- И у этого человека такая прелестная дочь!
- Красивый ваш брат, Александр Иваныч! - заговорил Антошка.
- Да... сохранился.
- Важный.
- А богатый?
- Очень...
- Ишь ты! - воскликнул Антошка, словно бы выказал в этом отношении досаду, что такой нехороший человек и важный и богатый, тогда как Александр Иваныч из-за этого самого человека терпел...
- Верно, любит...
- А как же она может любить такого отца... Или не знает, как он с вами поступил?..
- И дай бог, чтоб не знала... Ну, однако, поедем, Антошка, домой... Пожалуй, не к добру нам эта встреча с родственниками...
И действительно, встреча с братом оказалась не к добру.
"очень расстроены... имели крупный разговор с папенькой".
- Из-за чего? - испуганно спросил "граф".
|