|
XXII
Появившись в большой кухне Опольевых, Антошка на этот раз не интересовался наблюдениями. Он не обратил своего внимания ни на обстановку, ни на количество медной посуды, ни на низенькую, приземистую фигуру повара, стоявшего у плиты и мешавшего что-то в кастрюле большой ложкой, а поглощенный одною мыслью - передать как можно скорее письмо по назначению - обратился к молодому кухонному мужику, который недалеко от дверей перемывал в жестяной лохани тарелки.
Голос Антошки дрожал тревожным нетерпением, когда он спросил молодого парня:
- Скажите, пожалуйста, барышня дома?
- Барышня? А тебе зачем барышня?
- Письмо им есть... Передать бы.
- Обожди. Кто-нибудь из комнат придет и возьмет... И дома ли, нет ли барышня - скажет...
- Должно быть, дома: еще не завтракали, - заметил, отворачиваясь от плиты, повар, довольно благообразный старик с седыми кудреватыми волосами, выбивавшимися из-под белого колпака.
И, оглядевши Антошку своими добродушными и в то же время любопытными небольшими глазками, спросил:
- А ты от кого с письмом, мальчик?
- От одного бедного их сродственника... Оне знают...
- На бедность, значит, просит?
- Очень даже нуждаются...
Повар подумал и сказал:
- Верно, это тот самый сродственник, которого генерал приказал не пускать и писем от него не принимать...
- То-то от него письмо к барышне.
- А он как же доводится генералу... Ты не знаешь? - любопытно допрашивал старик.
- Родной брат...
- Родной брат? - воскликнул старик повар, необыкновенно изумленный. - Ты это верно знаешь?
- Очень даже верно...
- А мы полагали, что так, какой-нибудь дальний... Однако! Родной брат такого важного генерала, а швейцар говорил, что ходит вроде нищего в самом последнем костюме...
- И вовсе даже нищие... Из-за своей легкой одежи чуть не умерли! - пояснил Антошка, заметив, что повар, видимо, не сочувствует такому бессовестному отрицанию кровных уз.
- Нищий... брат генерала Опольева!.. Нечего сказать... прокламация!.. Видно, на братца не надеется, что к племяннице пишет?
- Уж какая надежда, - с сердцем проговорил Антошка, - ежели ваш генерал вовсе отказался от родного брата... Пропадай, мол, как собака, а мне наплевать... И сколько горя принял Александр Иваныч, генеральский-то брат... Такого, можно сказать, важного звания господин, офицером в уланах служил и по улицам милостыню собирал... И все сродственники от него отреклись за родным братом... Допустили, чтобы человек терпел... А еще все графы да князья! - возмущенно закончил Антошка.
- Ддда... времена!.. Родного брата и... в шею! Очень даже просто! - протянул, ни к кому не обращаясь, старик и вздохнул, покачав головой.
- А ты как же знаешь генеральского брата?
Антошка в коротких словах рассказал свою историю.
Повар, видимо удивленный и тронутый, промолвил раздумчиво:
- Ишь ведь какие бывают на свете дела!.. Нищий, а призрел сироту... Богатый - и родного брата в шею... Ловко!
- Жалостливый! - вставил и кухонный мужик, необыкновенно сосредоточенно и словно бы сердито слушавший рассказ Антошки.
- А ты вот что, Афанасий, - обратился к мужику повар, - возьми-ка от мальчика письмо да снеси Дуняше, пусть, мол, самой барышне передаст, да у ней в комнате... Чтобы, значит, генерал не проведал... Да оботри прежде руки-то... Письмо замараешь... Вот так... неси теперь Дуняше... И лакеям не показывай...
Когда Афанасий ушел, повар ласково сказал Антошке:
- Пока присядь, мальчик. Бог даст, барышня не откажет помочь горемычному дяденьке... Она у нас добрая... не похожа на отца... Тот вовсе как будто каменный! - прибавил, понижая голос, повар.
- Беспременно поможет! - уверенно подтвердил Антошка.
- Ты почему же полагаешь?
- Она раз прислала двадцать пять рублей, быдто от отца... И велела в письме, ежели что, к ней писать, а не к отцу...
- Ишь ты! Папеньку своего не захотела оконфузить! - промолвил повар.
В скором времени вслед за кухонным мужиком в кухню вошла молодая горничная Дуняша и велела Антошке идти за собой.
- Барышня хочет тебя видеть! - приветливо сказала она.
Нина дожидалась в маленькой комнате Дуняши, находившейся в коридоре, собираясь принять Антошку почти тайком.
Необыкновенно участливо и внимательно, несколько смущенная и точно чувствуя себя в чем-то виноватою, слушала эта худощавая молодая девушка с большими глазами возбужденный рассказ Антошки, в дополнение к письму, о "графе", об его болезни, об его доброте, и когда Антошка окончил рассказ мольбой о том, чтоб его не отдавали в приют и не разлучали с "графом", который всеми брошен, молодая девушка, потрясенная и возмущенная, обещала непременно сегодня же поехать к княгине и просить ее отменить свое распоряжение.
Она торопливо отдала Антошке конверт с двадцатью пятью рублями и проговорила:
так его любишь...
- Еще бы не любить!.. - воскликнул Антошка.
- И дядя и ты - оба вы хорошие! - возбужденно произнесла девушка, - и я сделаю для вас все, что могу...
- Спаси вас бог, добрая барышня... Как граф-то обрадуется, что вы жалеете его... А то... ведь он чуть было не умер...
- Зачем же он не написал мне?
- Бедный!.. Ну, иди же к нему, Антоша... Кланяйся... Вот и тебе... возьми, возьми! - говорила она, доставая из портмоне последний рубль, бывший там, и отдавая его Антошке. - Что-нибудь себе купишь...
Антошка вышел благодарный и обрадованный.
"Теперь граф не пропадет. Племянница его не чета всем этим княгиням и графиням. Сейчас видно, какая она простая да жалостливая!" - думал Антошка, торопливо возвращаясь домой...
"графу" на эти деньги, что доставило бы ему удовольствие. Долго он ломал над этим вопросом голову и, наконец, решил, что вино очень полезно "графу", тем более что и докторша во время болезни приказывала давать вина и сама его привозила, и Антошка, войдя в погреб, потребовал самой лучшей мадеры в рубль.
|