|
XXI
Сила живучести оказалась действительно большой у "графа". Несмотря на его расшатанный организм и долгие годы пьянства, он выдержал воспаление легких. Через несколько дней острый период болезни миновал, и докторша, навещавшая его ежедневно по два раза и привозившая ему сама лекарства, радостная и веселая, объявила ему, что теперь он вне опасности.
Растроганный "граф" благодарил Елизавету Марковну и называл ее своей спасительницей. Антошка, все эти дни ухаживавший за "графом", чуть не прыгал от радости и глядел на докторшу с каким-то особенным почтением.
Когда она ушла, "граф" в первый раз с аппетитом поел бульона и, присаживаясь на кровати, сказал:
- Ну, теперь, Антошка, надо и о делах подумать... Небось много мы задолжали Анисье Ивановне?.. Дайка мне сюда перо и бумаги... Напишу-ка племяннице... Она добрая, не откажет... А ты снесешь ей письмо... Только смотри, по черному ходу неси... А то на парадной швейцар - большая бестия и не пустит тебя. Постарайся самой барышне в руки отдать письмо...
- Будьте спокойны, граф! Все как следует обделаю! - не без гордости отвечал Антошка.
"Граф" принялся за письмо, как в комнату вошла Анисья Ивановна и смущенно проговорила:
- Александр Иванович... Околоточный зачем-то хочет вас видеть... Уж он два раза приходил... Тогда я упросила его подождать... Говорю: совсем вы больны... Ну а теперь... настоятельно требует...
- Околоточный?!. Что ему нужно?.. Попросите его сюда, Анисья Ивановна.
При имени "околоточного" Антошка струхнул.
Через минуту в комнату вошел молодой, довольно представительный и чистенький околоточный и, бросая взгляд на Антошку, вежливо поклонился "графу" и проговорил:
- Насчет вас бумага из участка... Не угодно ли прочесть...
- Удивляюсь, что нужно от меня полиции? - промолвил "граф", растягивая для важности слова и щуря глаза. - Дайте, пожалуйста, эту бумагу.
Околоточный вынул ее из портфеля и подал "графу".
В этом предписании частному приставу предлагалось объявить отставному гвардии штабс-ротмистру Александру Опольеву о том, чтобы он немедленно отправил проживающего у него незаконного крестьянского сына Антона Щигрова, четырнадцати лет, в приют общества "Помогай ближнему!". В случае же оказания названным Опольевым какого-либо препятствия отобрать от него Антона Щигрова, объявив Опольеву, что за уклонение от распоряжений начальства он будет подвергнут строжайшему взысканию.
- Но по какому же это праву?! - воскликнул "граф", бросая тоскливый взгляд на Антошку. - Если он не желает в приют...
Антошка понял, что околоточный пришел из-за него, и стал белее рубашки...
- Извините-с... Я ничего не знаю... Я подчиненный чин... Потрудитесь расписаться...
"граф" снова воскликнул:
- Эта дура княгиня... моя двоюродная сестра хочет насильно тащить в приют мальчика, о котором я просил... Это она затеяла всю эту подлую... историю... Но я... я не позволю... Слышишь, Антошка?.. Мы не позволим... Ты не будешь в приюте!.. Экие мерзавцы эти благотворители! - кипятился возмущенный "граф".
И, обращаясь к околоточному, проговорил:
- Послушайте... Прошу вас повременить день-другой... Даю вам слово, что мальчик не убежит, а я сейчас же напишу этой княгине и еще одной родственнице... попрошу их, чтобы они немедленно просили об отмене этого нелепого распоряжения... Если на то пошло, я усыновлю этого мальчика, и, надеюсь, тогда никто не посмеет взять его у меня... О, какие же они мерзавцы!.. Отвернулись все от меня и теперь хотят отнять единственное близкое мне создание... Послушайте, господин околоточный, вы молоды, у вас, вероятно, еще не заглохли чувства... Умоляю вас, повремените день-другой...
- Повремените! - просила и Анисья Ивановна.
- Благодарю вас... Вы - человек! - промолвил "граф", протягивая околоточному руку.
Через несколько минут Антошка бежал в дом Опольева с письмом к Нине, передав другое письмо к княгине Моравской посыльному.
"графа"!