|
XXV
- Куда, прикажете, барышня, домой? - спросил кучер после того, как швейцар Моравских усадил Нину в санки и застегнул полость.
- Нет, Иван... Поезжайте к Бердову мосту. Вы знаете, где Бердов мост?..
- Как не знать, барышня.
Кучер натянул вожжи, и резвая вороная "Светланка" понесла санки крупною быстрою рысью.
Кучер любил "хорошо прокатить" барышню, которую он, как и вся вообще прислуга в доме Опольевых, отличал за ее простоту и ласковое, приветливое обращение, показывавшее, что барышня не гнушается простым человеком. Это не то что "сам генерал", всегда ровный, никогда не возвышавший голоса и в то же время с каким-то снисходительным презрением смотревший на прислугу. Никогда ни с кем ни одного лишнего слова, кроме приказаний, точных и коротких. Никогда ни малейшей фамильярности и никакой шутки, даже с камердинером, который жил у него шесть лет. И недаром все трепетали Опольева, зная, что за малейшую неаккуратность и за неточное исполнение его приказаний виновный будет немедленно рассчитан и без всяких объяснений.
Иван пустил "Светланку" вовсю. Снежная пыль обдавала закутанную Нину, и ветер резал ее лицо. Она любила скорую езду.
- Тише, тише, Иван... Кого-нибудь задавите!..
- Что вы, барышня!.. Не извольте беспокоиться...
Однако он попридержал лошадь, и только в малолюдной Офицерской снова пустил "Светланку" полным ходом.
Не доезжая Бердова моста, кучер круто осадил лошадь у ворот большого дома, указанного Ниной.
Она вышла из саней и нерешительно дернула за звонок у ворот.
Наконец явился дворник.
- Где здесь живет господин Опольев? - спросила Нина.
- На заднем дворе, у прачки, третий этаж... номер пятьдесят! - грубовато ответил дворник.
- Да ты проводи-то барышню... Не видишь, кто с тобой говорит! - сердито окрикнул кучер, находивший, что дворник отнесся не с надлежащим почтением к барышне, да еще приехавшей на собственной лошади.
- Я... что ж... Я провожу... Пожалуйте, барышня! - проговорил дворник уже более любезно.
"Ишь ведь дядю нищего своего пошла проведать", - сочувственно подумал кучер, который уж узнал сегодня на кухне, кто такой брат их генерала.
Не без некоторой брезгливости поднялась Нина по темной вонючей лестнице с мокрыми ступеньками и покрытыми сыростью стенами. Из многих квартир с открытыми дверями шел скверный запах кухни и смрада. По лестнице шмыгнули какие-то подозрительные мужские фигуры, скверно одетые, с испитыми физиономиями, и удивленно озирали нарядно одетую барышню. И Нине становилось жутко.
- Вот здесь, пожалуйте.
И дворник дернул звонок.
За дверями послышалось шлепанье туфель, и Анисья Ивановна в кофте и юбке, с засученными рукавами, показалась в дверях.
- Вам кого? - удивленно спросила она.
- Здесь... здесь... Пожалуйте, барышня! - приветливо встретила Нину квартирная хозяйка, догадавшись по описанию Антошки, что эта та самая племянница, которая помогла "графу".
- Можно к нему войти? - робко спросила Нина и невольно поморщилась, вдыхая отвратительный спертый воздух маленькой квартирки.
- Очень даже можно... Александр Иваныч сегодня первый раз встали и сидят... Не угодно ли? Входите... Вот их комната...
Нина постучала.
- Войдите! - раздался из комнаты низкий сипловатый басок "графа".
Молодая девушка вошла и остановилась на мгновение, смущенная и взволнованная, пораженная и нищенской обстановкой маленькой комнатки, и видом этого бледного, смертельно бледного, осунувшегося лица, изрытого морщинами, с черными, глубоко сидящими глазами, все еще красивого и выразительного. Шапка кудрявых, седоватых волос, покрывавших большую голову "графа", придавала ему вид художника. С первого же взгляда Нину поразило необычайное сходство его с отцом, но только "граф" казался совсем стариком, хотя и был моложе. Одет он был в свой знаменитый дырявый халат...
- С кем имею честь?.. - с изысканною вежливостью начал было удивленный "граф", с трудом приподнимаясь с кровати и стараясь держаться прямо, но не докончил фразы и, пристально вглядевшись в Нину, воскликнул:
- Нина... Нина Константиновна... Неужели это вы?
- Я самая, дядя! - проговорила закрасневшаяся девушка, торопливо подходя к "графу" и протягивая ему руку.
- Не ожидал! - едва вымолвил он и горячо припал к ее руке.
Нина поцеловала его в голову...
- Не ожидал! - повторил он, стараясь скрыть свое волнение. - Спасибо вам, милая девушка... Спасибо... Садитесь...
И "граф" хотел было подвинуть табурет.
- Не беспокойтесь, дядя... пожалуйста, сидите...
И, присев на табурет, она продолжала, все еще смущенная и взволнованная:
- Я непременно хотела побывать у вас, узнать о вашем здоровье и сообщить приятную весть и вам и Антоше, - обернулась она к Антошке, ласково ему улыбнувшись. - Я только что от княгини Моравской... Антошу от вас не возьмут... Княгиня телефонировала градоначальнику...
Антошка весело улыбался.
- И за это спасибо вам, Нина Константиновна...
- Просто - Нина, дядя...
- Ну извольте, Нина... И за все, за все, что вы сделали...
- Полноте, дядя... Стоит ли говорить... много ли я сделала?.. Я ничего не сделала того, что бы следовало, - как-то значительно и словно бы виновато проронила молодая девушка, бросая робкий взгляд, полный участья, на "графа". - Я ведь раньше решительно ничего не знала о вас, а теперь как узнала от Антоши, какой вы хороший...
- Ну, ему верить нельзя... Он удивительно болтливый и, главное, увлекающийся мальчишка... Видите ли. Нина, детство его было очень печальное, и когда его пригрели, он уж и раскис, являя редкое качество: чувство благодарности... Так княгиня смилостивилась?.. Отказалась от мысли силою облагодетельствовать Антошку и, конечно, полагает, что он пропадет?.. Но вы, Нина, я уверен, этого не думаете и понимаете, что я постараюсь, чтоб он не был похож на меня! - прибавил он с горькой улыбкой.
- Разумеется, не думаю, дядя...
И, словно бы спохватившись и вспоминая, что и он когда-то был светским человеком, "граф" поспешил осведомиться о здоровье ее родителей.
- Благодарю вас, здоровы...
Она хотела было прибавить: "Вам кланяются", но удержалась от этой лжи и прибавила:
- Я ведь к вам, дядя, приехала экспромтом... Ни папа, ни мама не знают...
- Тем более порадовали... Ведь вы первая из родственников решились посетить меня... Первая и, вероятно, последняя...
- Я, дядя, если позволите, и еще приеду.
неприятное слово! - прибавил граф на превосходнейшем французском языке.
- Не бойтесь... Не достанется... И я надеюсь, что и папа примирится с вами... поймет, как он перед вами... виноват!..
- Виноват?.. Напрасно вы думаете, что он виноват... У брата своя точка зрения... Он человек известных правил... вот и все...
Нина просидела полчаса и была просто очарована и изяществом "графа", и его остроумными замечаниями, и его манерами, полными достоинства.
Наконец она поднялась и, крепко пожимая руку "графа", горячо проговорила:
И прибавила по-французски с робкою застенчивостью:
- И надеюсь, дядя, что вы позволите мне быть исключением из родственников... и... и... быть вам полезной, - чуть слышно прибавила она. - Видите ли... у меня есть свободные и совсем ненужные деньги... Не обидьте, дядя, меня отказом и позвольте ежемесячно присылать вам безделицу... тридцать пять рублей... Больше я, к сожалению, не могу...
"Граф" не находил слов.
- И кроме того... вам, дядя, необходимо переменить квартиру и... сделать кое-что... Вы больны, вам нужен уют... теплое платье... На днях я пришлю деньги... Они мне совсем не нужны... право... двести рублей... Вы перемените обстановку... Вам необходима чистая комната... Не правда ли... И вы возьмете от любящей вас племянницы... Ведь да, да?..
"граф".
- До свиданья, дядя... Будьте здоровы...
Она крепко пожала руку "графа" и сказала Антошке:
- Проводи меня, Антоша... Прощайте, Анисья Ивановна...
Антошка проводил молодую девушку до саней. Когда он ее подсаживал, то заметил, что глаза ее полны слез.
- До свиданья... Берегите дядю... Если ему будет хуже, дайте мне знать...
"графу" и думал встретить и его такого же веселого. Но каково же было его удивление, когда, войдя в комнату, он увидел "графа", сидящего на кровати с закрытым руками лицом. Плечи его вздрагивали, словно бы он плакал.
И "граф" действительно плакал, потрясенный и тронутый сердечным участием, которого он так долго не видал. Неужели это не сон и впереди новая жизнь без этого опостылевшего попрошайничества?