|
X
Только благодаря сознанию важности принятых на себя обязанностей "граф" в этот вечер обнаружил воистину героическую силу характера, ограничившись всего пятью рюмками водки и полубутылкой красного вина.
Давно уж он не ел такого вкусного обеда, напомнившего ему лакомые блюда былых времен, давно уж не позволял себе такой роскоши, как вино. И он ел с аппетитом проголодавшегося человека, соблюдая, однако, вид джентльмена, имеющего обыкновение обедать более или менее хорошо каждый день.
"Граф" несколько оживился, покончив обед. Глаза его слегка блестели пьяным блеском. Он чувствовал потребность завершить обед маленькой чашкой кофе и, разумеется, с рюмкой коньяку.
Одну только рюмочку... всего одну!
Но в тот самый момент, когда "граф" величественным жестом руки подозвал лакея, чтобы отдать соответствующее приказание, в голове его, весьма кстати, пронеслась мысль об Антошке, и вслед за тем он вспомнил, что коньяк, особенно недурной, может увлечь его далеко за пределы благоразумия и бюджета и значительно отдалить время возвращения домой... За одной рюмкой любимого им напитка может последовать другая, третья, четвертая, и тогда... что будет тогда с Антошкиными деньгами и где он сам проведет ночь?
- Что прикажете? - довольно небрежно осведомился лакей, точно сконфуженный, что ему пришлось служить такому подозрительному господину.
Душевная борьба, видимо, еще не кончилась, потому что "граф" не сразу отвечал, что ему угодно.
Еще секунда, другая, и он решительно спросил:
- Что с меня следует?
- Рубль шестьдесят пять копеек.
- Сдачи не надо! - небрежно кинул "граф", подавая два рубля; и торопливо вышел из ресторана, словно бы боялся, что решение его может внезапно измениться.
Вернулся он домой чуть-чуть захмелевший, но совершенно твердый на ногах. Он был возбужденно весел и доволен собой, как человек, избежавший серьезной опасности.
- Ну вот и я, Антошка! Здравствуй, брат! - весело проговорил "граф", входя в комнату и выкладывая на стол несколько свертков, многочисленность которых несколько удивила обрадованного появлением "графа" Антошку.
- Зазябли, граф?..
- Нисколько... ничуть... Чувствую, брат, себя превосходно... Теперь мы с тобой обеспечены на неделю чаем и сахаром! - сказал "граф", похлопывая рукой по двум сверткам. - Четверть фунта чая и пять фунтов сахара!.. А вот тут кое-что и для тебя есть, Антошка! - ласково подмигнул "граф". - Останешься доволен.
Он снял шляпу, снял пальто, бережно повесил на гвоздь и потрепал Антошку по щеке.
- Верно, сегодня хорошо работали с письмами, граф? - спросил Антошка с участьем.
- Недурно работал, как ты выражаешься, - засмеялся "граф". - И с письмами, и так... благодаря ораторскому искусству... А ты, пожалуй, правильнее смотришь на вещи, называя это работой. Собственно говоря, такое занятие - очень неприятная и тяжелая работа, хотя люди и называют нас нищими бездельниками! Пусть-ка его превосходительство, мой братец, попробует такой работы... Ха-ха-ха!.. Да, сегодня я недурно работал, Антошка... Однако не так хорошо, как надеялся...
- Ты сообразительный мальчик. Именно не на все... Но все-таки для начала твоей экипировки кое-что получено... Можно тебе и несколько белья сделать, и сапоги купить, и даже приобрести у татарина какую-нибудь принадлежность костюма. Например, жакетку или панталоны, что ли... Сразу, брат, полное благополучие не достигается... Нет! Но ты этим не смущайся... Я тебе весь костюм сделаю и полушубок куплю! Непременно и в скором времени! - уверенно повторил "граф", ласково глядя на Антошку. - А пока вот попробуй-ка эту штучку, - прибавил "граф", вынимая из одного из пакетов красную пастилку.
Антошка решительно был подавлен такою заботой об его костюме и таким вниманием. Эта заботливость трогала и смущала его тем более, что пальто самого "графа", по мнению Антошки, не должно было в достаточной степени защищать от холода.
Он быстро проглотил вкусную "штучку" и молчал, не находя слов для изъявления благодарности, и в то же время недоумевал, как это "граф" может так хорошо "работать", чтобы с такою уверенностью говорить о полушубке, и почему он до сих пор не позаботился о собственном пальто. Это, казалось ему, было непростительной ошибкой с его стороны.
- Мне вовсе не надо полушубка. Зачем мне полушубок, ежели вы не будете посылать меня на работу? - вымолвил, наконец, Антошка. - Мне никакого даже костюма не надо... Здесь тепло... Вот вам, граф, ежели, например, к пальту да теплый воротник...
"граф", тронутый такою деликатностью Антошки. - Я знаю секрет, как согреться, если очень холодно...
- И я знаю, граф.
- Ты? Какой же твой секрет?
- Я пробовал. Бывало, заколеешь от холода, выпьешь шкалик, и будто теплее...
- Никогда больше не пробуй, Антошка! - строго и торжественно сказал "граф" и прибавил: - Ах, бедный, бедный! Такой маленький и уж согревался водкой!
- Теперь у тебя такой работы не будет... слышишь? И ты дай мне слово, что никогда больше не прикоснешься к водке, чтоб не огорчить меня... Дашь?
- Убей меня бог, если я прикоснусь! - горячо воскликнул Антошка и перекрестился. - Да я и не люблю ее. Только горло дерет...
- То-то... Нечего и любить, подлую! - как-то грустно и значительно протянул "граф".
Он стал раздеваться и, облачившись в халат, присел к столу и спросил:
Антошка не без некоторой гордости объявил, что он не сидел сложа руки. Утром прибрал комнату, вытопил печь, потом помогал кое в чем Анисье Ивановне и вот теперь занялся книжкой.
- Ай да молодчина, Антошка! Хвалю, что не сидел в праздности. Праздность - мать всех пороков... Не слыхал об этом?.. Ну, а теперь скажи: есть хочешь?
- Нет, я сыт. Только что ужинал. Анисья Ивановна дала мне горячих щей и мяса... Преотличные!
- А я тебе ветчины принес... Ну все равно, завтра поешь... И документ твой принес...
- Получил.
- И видели их?
- И видел. Ведьма-то твоя с подвязанной щекой ходит, - ловко ты, брат, ее ошпарил! - а дяденька прихрамывает! - присочинил "граф", желая доставить Антошке удовольствие. - Бумага твоя здесь, у меня. Припугнул я этого мерзавца... Теперь ты, Антошка, вольный российский гражданин... Дяденьки не бойся... Он ничего не смеет тебе сделать... Тю-тю твой дяденька! И вовсе он тебе не дяденька и никогда им не был... То-то... Ну, а теперь будем чай пить и беседовать... А чай будем пить с вареньем... Любишь варенье?.. И калачи есть... Ставь-ка скорей самовар... Умеешь?
- Еще бы не уметь! - весело отвечал Антошка.
Бесконечно обрадованный, что ненавистный "дяденька" теперь не смеет взять его к себе, Антошка со всех ног полетел на кухню и, передав Анисье Ивановне приглашение "графа", принялся ставить самовар с каким-то ожесточением усердия.
Ах, как было радостно и светло теперь на душе у Антошки, и как казалось ему лучезарно будущее!.. А главное, как хотелось ему отблагодарить "графа", к которому он чувствовал такую горячую любовь, что готов был для "графа" на все...
"Хотя бы еще такую порку выдержать, как третьего дня!" - мысленно решил Антошка, придумывая, как бы он мог доказать свою преданность...
И пока он раздувал уголья, в голове его бродили, сменяясь одна другой, самые смелые мечты о том, как он потом купит "графу" шубу и наймет ему комнату побольше... Как он избавит его от работы, которая ему почему-то кажется тяжелой и неприятной, хотя казалось ему, что особенно неприятного нет - писать письма и получать в ответ деньги. И не особенно тяжело, если только тепло одеться, попросить на улице у хорошо одетых людей... Что им стоит дать пятачок?.. По крайней мере, когда он работал в нищенках, он нисколько не стеснялся... но "граф" не хочет, чтобы Антошка так работал, и Антошка, конечно, не будет... "Граф" худу не научит. Только бы поскорей ему научиться читать и писать, а там он найдет место... Он поступит в приказчики в лавку. Чего лучше? А то сделается газетчиком... тоже недурно... Во всяком случае, он позаботится о добром "графе". И Анисья Ивановна пусть вместе живет... И Нютка тоже... То-то будет отлично!
"дяденьке", ни о "ведьме" и в данную минуту далек был от мысли засадить первого в острог, а вторую бросить под конку.
|