|
XXIV
Прошел месяц.
Вася заметно поправился на деревенском воздухе, так что нередко вместе с Чумаковым занимался мужицкой работой. Чумаков исправно работал все время. Сперва мужики дивились, но потом привыкли. Никодим Егорович несколько раз подсылал узнавать, почему это молодой человек, гостивший в Витине, работает, но ничего не открывалось такого, что давало бы Никодиму Егоровичу надежду на открытие преступных замыслов. Однако он зорко следил и довел до сведения его превосходительства об этом событии.
Генерал поморщился и соображал.
- Вы говорите - работает, как мужик?
- Точно так, ваше превосходительство. Как простой мужик!
- Ггмм. А еще?
- Пока ничего-с.
- И незаметно, чтобы... вредные идеи?
- Трудно поручиться, ваше превосходительство!
- Трудно!.. Гм, да, трудно.
Его превосходительство был в некотором затруднении.
- Ждите приказаний! - решил он и послал за юрким молодым человеком из Петербурга.
- В законе указано насчет такого факта?
- Нет. Я уже слышал! - почтительно улыбается правитель канцелярии.
- Я полагаю, странно.
- Но, быть может, ваше превосходительство, цель очень уважительная.
- Работать, как простой мужик? - усомнился генерал.
- Этот молодой человек - технолог.
- А дальше?
- А?.. Вы думаете?
- Я не могу предрешать фактов, но полагаю... Во всяком случае, если угодно будет вашему превосходительству поручить строжайшее наблюдение...
- Конечно, конечно.
Никодим Егорыч получил соответствующие приказания.
Стоял жаркий июльский день. Как-то особенно парило в воздухе. Было около девяти часов утра.
Вася с Чумаковым в это время приближались к Залесью, направляясь к большому торговому селу Большие Выселки, где в этот день была ярмарка.
Вася рассказывал товарищу подробности о сцене, которой оно был свидетелем в прошлом году. На Чумакова этот рассказ произвел впечатление. Подробности он слышал от Васи в первый раз.
Залесье было близко. Они увидали толпу, стоявшую перед волостным правлением.
- Сходка! - промолвил Вася.
- Сходка! - повторил Чумаков.
Однако - странное дело - они не слыхали обычного шума волнующейся толпы.
- Это не сходка! - сказал Вася, прибавляя шагу.
- А что же такое?
- Ты слышишь? - вздрогнул Вася. - Это не сходка!
Жалобный крик пронесся в воздухе. Еще и еще.
Они входили в улицу. На них никто не обратил внимания. Вопли раздавались сильней. Вася был бледен. Он взглянул на Чумакова. Чумаков вздрагивал. Они подошли к толпе, и Вася спросил у одного мужика:
- Что здесь?
Мужик взглянул на Васю и сердито ответил, отворачиваясь:
- Исправник порет!
- За что?
Мужик не отвечал.
- За что? - повторил Вася.
Вася пробирался через толпу... У него тряслись губы; глаза блуждали.
- Куда ты лезешь? - говорили в толпе. - Лестно, что ль, поглядеть?
Но он шел вперед, пока не дошел до ворот. Его схватила за плечо чья-то сильная рука, но он рванулся вперед.
- Вася, Вася, что ты делаешь!.. Уйдем! - говорил Чумаков и сам шел за ним.
Вася остановился и взглянул, но тотчас же зажмурил глаза от какой-то невыносимой боли. Он увидал седую бороду, опустившуюся со скамьи, и окровавленное тело... Более он ничего не видал, но стоны еще слышал - ужасные стоны!.. Он все стоял. Что-то приливало к сердцу. Рыдания давили грудь, но он не плакал. Вдруг все стихло.
Он снова взглянул.
Никодим Егорович стоял на крыльце и махал рукой. Его лицо было спокойно. Только рыжие усы двигались неестественно быстро. Он курил папиросу и часто пускал дым.
В ногах у него валялся мужик.
- Плати! - раздался крик.
Нет ответа.
- Пори!
Двое мужиков схватывают под руки валявшегося в ногах. Но он освобождается и сам ложится.
Раздался взмах розог. Толпа глядит молча.
Вася трясется как в лихорадке, губы беззвучно что то шепчут. Раздается вопль, и какая-то сила выбрасывает Васю вперед.
- Послушайте... да разве так... Не троньте! - вдруг вырывается из груди его не то крик, не то стон.
Никодим Егорович на секунду ошеломлен. Кто-то сказал:
- Это витинский барчук!
- Господин Вязников... идите вон!
- Не истязайте, слышите!
- Пори! - раздается крик.
Вася кидается вперед.
- Злодей!.. За что ты мучишь людей! - произносит он и схватывает за грудь Никодима Егоровича.
- Смелый!
- Душа-то жалостливая!
- Берите его... бунтовщика! - задыхается Никодим Егорович.
Урядники и сотские бросаются на Васю.
Через десять минут окровавленного и избитого Васю, связанного, увозят на телеге.
- Это витинский барчук! - повторяют голоса. - В прошлом году он был у нас.
- Хрестьян пожалел!
- Што ему будет?
- Ничего, - барин!
Толпа тихо расходилась. Исправник уехал.
Встревоженный прибежал Чумаков в Витино и вошел в кабинет.
- Что... что случилось? - спросил Иван Андреевич.
Чумаков начал рассказывать, но вдруг остановился, заметив, что старик побледнел и тихо опускается на кресло.
Чумаков поддержал его.
- Ничего, ничего... продолжайте! - чуть слышно проговорил Иван Андреевич.
Чумаков рассказывает, а старик шепчет, вытирая слезы:
- Бедный, славный мой мальчик.
Через несколько времени Иван Андреевич идет к жене и осторожно рассказывает ей о случившемся. Он старается не смотреть ей в глаза. Голос старика дрожит, когда он, обнимая Марью Степановну, говорит:
- Успокойся, успокойся, мой друг. Не предавайся отчаянию.
В тот же вечер Марья Степановна отправилась в город, а в ночь исчез Чумаков. Из города не привезли никаких успокоительных известий.
слова... "Папа, наверное, будет сердиться!"
Она не могла продолжать...
|