|
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
Ясный, морозный январский день потухал. Зимние сумерки окутывали Петербург серо-туманной дымкой. На улицах зажигали фонари, и ярко осветились магазины и рестораны. Невский и Большая Морская, где только что кишела публика, начинали пустеть. Фланеры и кокотки попадались реже. Взмыленные рысаки, взбивая копытами снежную пыль, развозили катавшийся люд по домам; толстые, краснолицые кучера, с обледеневшими бородами, обгоняя извозчиков, покрикивали зычными голосами на зазевавшихся пешеходов. На малолюдных улицах они сдавали вожжи, и кони мчались стрелой. Только легкий, скрипящий шум на улице, когда пролетали парные сани и быстро скрывались в дали сумерек. Вагоны конно-железных дорог были битком набиты проголодавшимися чиновниками и служащими, возвращавшимися со службы к своим пенатам: у гостиного двора, у Адмиралтейской площади толпилась публика в ожидании прихода конки; места занимались чуть не с бою. Иззябшие извозчики, с ледяными сосульками в бороде и усах, усиленно предлагали пешеходам "прокатить за двугривенный", указывая движением руки на своих вздрагивавших, покрытых инеем, "американских шведок". Начинался обычный отлив от центров к окраинам. Департаменты, правления, конторы опустели. Петербург торопился обедать.
В этот самый час по Фурштадтской улице, направляясь к Таврическому саду, шел Вася. Мороз был порядочный, а между тем костюм нашего юноши совсем не соответствовал сезону: на нем было осеннее пальтецо да плед, которые едва ли предохраняли от холода его тщедушное тело. Хотя мороз и пробирал молодого человека, заставляя его время от времени вынимать из карманов руки и потирать нос и щеки, но, казалось, Вася не очень смущался холодом, так как не особенно торопился, а шел обычной своей походкой, опустив голову и, по-видимому, погруженный в такие приятные размышления, которые заставляли его забывать, что на дворе мороз свыше восемнадцати градусов по Реомюру .
Дойдя почти до конца улицы, он вошел в ворота большого дома, прошел двор, поднялся по темной лестнице на самый верх и тихо позвонил у дверей. Очутившись в теплой прихожей, освещенной лампочкой, Вася почувствовал всю прелесть тепла, охватившего разом его иззябшее тело после совершенного путешествия с Царскосельского проспекта к Таврическому саду.
Он приветствовал старую женщину, отворившую ему двери, и осведомился, дома ли Елена Ивановна.
- Это вы, Василий Иванович? Сразу-то я вас и не признала! Быть вам богатым! - проговорила квартирная хозяйка, добродушная на вид женщина лет за пятьдесят, у которой Леночка нанимала комнату со столом. - Барышня наша еще не вернулась.
- Не вернулась? - протянул Вася.
- Должна скоро быть. Обождите. Небось, иззябли?
- Да, мороз, кажется, порядочный! - проговорил Вася.
- Ступайте-ка в комнату, обогрейтесь. Самоварчик, что ли, приказать поставить? Сейчас Мавра вернется.
- Благодарю вас, Пелагея Петровна. Я уж заодно, когда Елена Ивановна будет пить.
- Ну, как знаете. А то бы выпили?
- Нет. Верно, Елена Ивановна сейчас придет.
- Надо ей давно бы быть. Разве куда зашла?
Вася вошел в Леночкину комнату и присел на диван у стола, на котором был накрыт прибор и горела лампа, освещая мягким, ровным светом крайне скромную обстановку жилища молодой студентки. Комната была крошечная. Постель с подушками и одеялом, сиявшими белизной, кисейные занавески, комод с туалетным зеркалом, этажерка с двумя десятками книг, кожаный диван, стол и два стула составляли все ее убранство, но в этой маленькой келейке было необыкновенно уютно, светло и опрятно. Сразу чувствовалось присутствие умелой женской руки и веяло домовитостью и любовью к порядку.
Вася взял со стола книгу и стал было читать, но ему не читалось. Он отложил книгу и восторженным взглядом обвел эту хорошо знакомую ему комнату; мысли его обратились к Леночке, и он думал о ней с любовью, глубоко спрятанной в его любящей душе. Чувство, которое давно уже питал юноша к молодой девушке, было горячее, бескорыстное юношеское чувство привязанности. Он любил Леночку, как нежный брат и преданный друг. Никакие другие побуждения не смущали его привязанности, и Вася счел бы великим святотатством, если бы было иначе. Целомудренный и стыдливый, он возбуждал не раз насмешки Николая и не любил, когда Николай подсмеивался над его исключительными мнениями по этому предмету.
Привязанность Васи к Леночке была совершенно невинная. Он считал Леночку святой девушкой, желал ей счастия, печалился, когда замечал, что она озабочена или грустна, и радовался, видя ее счастливою и довольною. Он делал ей всякие услуги: доставал билеты в театр, переписывал лекции, помогал заниматься математикой, доставал книги, - словом, обнаруживал самую нежную заботливость.
Доверчивый и простодушный, Вася, разумеется, и не подозревал о любви Леночки к брату, тем более что молодые люди тщательно ее скрывали; близость их он объяснял товарищеской дружбой, чуть-чуть завидовал брату, досадовал на него, когда замечал, что брат обращается с Леночкой с некоторой фамильярностью, и иногда думал, что для Лаврентьева еще не все потеряно, и если он подождет, когда Леночка окончит курс, то она выйдет за него замуж, и они заживут отлично.
комнатке, с чисто спартанской простотой. Да ему и не было надобности в другой жизни; он не ломал себя, а скромные привычки являлись сами собой. Он жил отшельником, водил знакомство с несколькими товарищами, бывшими ему по душе, и переписывался с отцом. Переписка эта была очень интересна; читатели познакомятся с нею в своем месте. Теперь можно только заметить, что Иван Андреевич не всегда давал читать эти письма Марье Степановне и каждый раз после получения письма в раздумье ходил печальный по кабинету.
В последнее время Вася стал замечать перемену в молодой девушке. Первые месяцы по приезде в Петербург Леночка была такая счастливая, какою Вася ее никогда не видал; в последние же две недели с ней что-то сделалось. Она была как-то озабочена, раздражительна и грустна. Раз или два он заставал ее в слезах, но у него недоставало духа спросить о причине; он даже делал вид, что не замечает слез, и обыкновенно старался чем-нибудь развлечь Леночку. Она ничего ему не говорила. Однажды только заметила:
- Если случится, услышите, Вася, об уроках, достаньте мне.
Нечего и говорить, что Вася принялся деятельно хлопотать, но хлопоты его были безуспешны. Он сообщил об этом Леночке и, между прочим, заметил:
- Видите ли, Елена Ивановна, пока вы не сыскали уроков, я бы просил вас... У меня есть лишние деньги, они мне вовсе не нужны, право не нужны... Так вы уж не обидьте меня, возьмите по-товарищески...
- Спасибо, Вася! Благодарю вас, но теперь мне деньги не нужны. Вы, я знаю, последнее свое готовы считать лишним! - улыбнулась она.
- Как не нужны? К чему же тогда вы уроков ищете?
- Я всякой работы ищу... Не сейчас... но впоследствии она мне очень нужна.
- Очень нужна? - недоумевал Вася.
- Не спрашивайте... У меня есть один план. Когда-нибудь после узнаете! - как-то грустно и тихо прибавила Леночка.
Вася более не спрашивал и ушел домой, недоумевая, в чем дело, какой такой у Леночки план. Он снова стал хлопотать об уроках, сделал в газетах объявления, но успеха никакого не было. Но вчера один из товарищей сообщил ему, что можно получить место корректорши. Вася спешил сообщить эту новость Леночке.
Через полчаса раздался звонок, и в комнату вошла Леночка, иззябшая, румяная.
- Здравствуйте, Вася!.. - проговорила она, пожимая руку Васе. - Что вас давно не видать?.. Здоровы?
- Что мне делается! Я здоров! - отвечал Вася.
- Холодно сегодня как! - продолжала Леночка, снимая шубку и меховую шапочку и поправляя перед зеркалом волосы. - Я на Васильевском острове была...
- Пешком ходили?
- А то как же?
- Далеко!..
- Не близко!.. Николая Ивановича видели?
- Нет, не видал. Трудно его застать.
- Это что еще значит?.. Как трудно?
- Зачем же ему дома сидеть?
- Я не к тому. Я просто говорю: трудно застать. Два раза был и не заставал.
- А вы бы пораньше сходили!
- Он ведь спит до двенадцати часов.
- Уж и до двенадцати?
- Поздно, верно, ложится.
- Верно, по ночам работает!
- Уж я не знаю!.. - промолвил Вася.
- А что, не слышали, его статья... принята? Разумеется, принята?
- Не знаю!
- Как это, Вася, вы ничего не знаете! - с раздражением заметила Леночка. - Хорош брат!
- Я, право, не виноват. Я на неделе четыре раза у него был и не мог застать... Если хотите, я завтра пойду, пропущу лекцию...
- Кто вас посылает!.. Экий вы какой смешной, Вася! - вспыхнула Леночка и отвернулась, воспользовавшись приходом кухарки, которая принесла на подносе тарелку щей и кусок зажаренной говядины.
- Хотите есть, Вася?
- Нет, я обедал.
- Не церемоньтесь. Я всего не съем.
- Я не церемонюсь.
- Ну как знаете.
Леночка принялась обедать. Вася молча посматривал на нее. Сегодня Леночка показалась ему особенно возбужденной и раздражительной.
- А у вас Коля давно был?
Более чуткое ухо подслушало бы в этих словах не одно только товарищеское участие. Слова ее звучали тревогой любящего сердца.
- Хлопоты - хлопотами, а мог бы найти время зайти к вам! - проговорил Вася. - Я ему скажу завтра, чтобы он зашел...
- Кто вас просит? Прошу вас, не говорите!.. - резко оборвала Леночка.
Вася сконфуженно взглянул на Леночку и, минуту спустя, добродушно проговорил:
- Вы, Елена Ивановна, не в духе сегодня.
- Нездоровится...
- То-то... вы бы сказали. Я, может быть, мешаю?.. Я уйду... я только на минуточку, хотел сказать вам, что есть место корректорши.
Леночке стало стыдно. Она ласково взглянула на Васю и с чувством сказала:
- Вы простите меня, не сердитесь... Вот вы какой добрый, а я...
- Только место это не очень-то подходящее! - продолжал Вася, чувствуя, как радостно бьется его сердце от ласкового слова Леночки. - Глаза можно испортить!..
- Благодарю вас, Вася... Очень благодарю вас... Теперь мне не надо этой работы... Я сегодня уроки получила... Спасибо Александру Михайловичу, он рекомендовал.
- Вот это лучше! - обрадовался Вася. - У кого?
- У одного купца на Васильевском острове... Каждый день два урока маленькой девочке и за это тридцать пять рублей в месяц... Заниматься от пяти до семи часов вечера...
- Молодец доктор! - весело воскликнул Вася. - Вы знаете, он товарищ Григория Николаевича, - прибавил Вася.
При имени Лаврентьева по лицу Леночки пробежала тень.
- Знаю; я о нем давно слышала... Григорий Николаевич его Жучком зовет.
- Он и впрямь на жука похож. Такой черный весь.
Леночка то и дело посматривала на часы и несколько раз выходила из комнаты под предлогом поторопить Мавру с самоваром, но на самом деле она ходила не к Мавре, а подбегала к дверям и прислушивалась, не раздадутся ли по лестнице знакомые шаги Николая. Но на лестнице было тихо; и Леночка, взволнованная, возвращалась в комнату.
- Куда ж вы, Вася? Подождите, напьемся чаю. Сейчас самовар подадут! - остановила Леночка Васю, собиравшегося было уходить. - Еще рано... восемь часов!
- Да вы, быть может, собираетесь куда? Все на часы смотрите!
Подали самовар. Вася молча отхлебывал чай. Он пробовал было начать разговор, но разговор не клеился. Леночка рассеянно слушала его и поминутно взглядывала на часы. Наконец она промолвила упавшим голосом:
- Девять часов. Она, верно, не придет!
- Сходить за ней? - вызвался Вася. - Я скоро.
- Нет, Вася, не надо... Расскажите-ка лучше что-нибудь...
- Не умею я рассказывать, Елена Ивановна!.. - заметил Вася. - Мало ли что бродит в голове, всего не расскажешь... Да и неинтересно... Мало ли какие у кого мысли, да если они мыслями останутся, что толку-то?.. Это я так... вот сейчас о брате вспомнил... Он вот умеет говорить и писать умеет... да вот жаль только, ум у него как-то особенно устроен.
- Как это особенно?
- Так - особенно. Мы с ним часто спорим... Только напрасно... Каждый остается при своем... Только он сердится...
- Будто сердится?
- Ей-богу, сердится... Он стал какой-то раздражительный.
- Поневоле станешь... Он ведь не то, что мы с вами... Он талантливый человек... ему нужна деятельность широкая, свободная, а вместо этого одни неудачи...
- Неудачи? Какие это неудачи? Коля уж очень торопится... Непостоянный он какой-то, а главное - очень уж любит широко жить... Отец дал шестьсот рублей - деньги немалые, а где они? Коля не может себя стеснить, а это большая беда... А впрочем, он умный человек и, верно, придет к тому, что все это суета одна...
- Ну, уж вы, Вася, опять с вашей философией.
- Так я не буду... Я ведь с своей точки зрения.
- Да и не вы одни... Вот тоже и доктор совсем несправедливо нападает на Николая Ивановича... Называет его самонадеянным, заносчивым, воображающим о себе бог знает что. Это все неправда... Надо знать хорошо человека, чтобы судить о нем... Я горячо спорила с доктором.
- Коля не заносчив - это вздор, а что он... как бы сказать?.. легко иногда относится к людям, это в нем есть... Это у него как-то без намерения выходит.
- И это неправда... Он просто давит других своим умом и талантом.
- Так не дави... Зачем давить другого?..
- Это невольно...
Леночка проговорила целый дифирамб Николаю, не замечая, какой горячностью звучали ее слова. Вася слушал молодую девушку и находил, что она очень уж захваливала брата. Он сам очень любил брата и смотрел на его недостатки снисходительно, но все-таки не идеализировал этих недостатков так, как Леночка.
В разговоре о Николае Леночка оживилась и не заметила, как пролетело время. Когда она взглянула на часы, было одиннадцать часов.
- Смотрите, не зовите вашего брата... Нечего его беспокоить! Ему не до посещений! - еще раз напомнила Леночка, провожая Васю. - Это что значит? - вдруг воскликнула Леночка.
- Что такое?
- Где ваше меховое пальто? - допрашивала Леночка, заметив, как Вася тщательно укутывался в плед. - С вашим здоровьем да в эдакий мороз в одном пледе! И я еще обещала Марье Степановне за вами смотреть! Где ваше пальто? Верно, кому-нибудь отдали?
- Товарищ один больной... Ему нужней!..
- А вы здоровый что ли?
- Я - ничего, слава богу. Да вы не сердитесь, Елена Ивановна... Он на время взял...
- Ах вы, Вася, Вася, добрая вы душа! - воскликнула Леночка. - Однако так я вас не пущу. Возьмите еще мой платок. Без разговоров! Постойте, я вас сама одену.
И Леночка принесла из комнаты большой теплый платок и заботливо укутала Васю, несмотря на его протесты.
Оставшись одна, Леночка не могла долее сдерживать своего горя. Слезы невольно полились из глаз, и рыдания вырвались из ее груди.
Одна мысль об этом приводила в отчаяние молодую девушку, недавно почувствовавшую, что она будет матерью.
Она скрывала это от Николая. Ей было почему-то стыдно сказать ему. Она все откладывала, ждала, когда выяснятся их отношения, но он молчал, молчала и она, переживая тяжелые дни...
На днях она написала ему два письма, звала его - и никакого ответа!..
Она припомнила теперь последнее время, и ей казалось, что Николай ее разлюбил. Он реже у нее бывал, не так говорил с ней, не так глядел. Все казалось ей не так, как было прежде.
Вася шел домой, погруженный в мысли о Леночке. Он недоумевал, что такое с ней случилось. Что за причина ее грусти и нервности? Почему она так резко остановила Васю, когда он хотел позвать брата, о котором между тем она говорила с необыкновенным чувством и оживлением? Вася никогда не слыхал, чтобы она о ком-нибудь так говорила, как говорила о Николае. Голос ее звучал особенной нежностью, глаза загорались блеском.
В первый раз мысль о том, что Леночка любит Николая, закралась в душу юноши и глубоко засела там. Он стал припоминать разные мелочи, характеризующие отношения между братом и Леночкой, и теперь эти отношения как бы являлись перед ним в ином свете. Припоминались ему различные факты, которые тогда он пропускал без внимания, а теперь они имели в глазах его особенное значение. Почему Леночка отказала Лаврентьеву? С каких пор она стала особенно часто ходить в Витино? Приезд Николая как раз совпадал, по мнению Васи, с резкой переменой, происшедшей в Леночке. Затем он припомнил внезапный отказ Лаврентьеву, решение Леночки ехать в Петербург, затем сближение ее с братом, чтения вдвоем, беседы и прогулки, - все это подтверждало подозрения юноши.
"Леночка любит брата!" - подумал юноша и в то же время не хотел и допустить мысли, что Николай виноват хоть сколько-нибудь в том, что свадьба Леночки расстроилась, и Лаврентьеву причинено несчастье.
"Это было бы очень нехорошо! - решил Вася. - Коля не способен на такой поступок!"
"Уж не говорил ли брат того же и Леночке? Не смутил ли он ее, обворожив своими увлекательными речами?"
Тем не менее Вася теперь почти не сомневался, что Леночка любит Николая, и очень сокрушался за Леночку, так как был уверен, что Николай совсем не любит Леночку; по крайней мере не так привязан, как следовало бы, по мнению Васи. Он и держит себя с ней совсем не так и говорит о ней не так, как Лаврентьев. Тот так любил ее!
Но если он не любит ее, так зачем же он не скажет ей? Зачем он ходит к Леночке? К чему до последнего времени он каждый день бывал у нее, ездил с ней в театр, гулял с ней вдвоем? Разве он не видит, что Леночка увлечена им? А если видит и все-таки ходит, продолжая увлекать?
Все эти мысли угнетали Васю, и, вернувшись домой, он долго еще не мог заснуть, раздумывая об отношениях брата к Леночке. Само собой, что Васе и в голову не приходило, чтобы брат мог воспользоваться привязанностью доверчивой, любящей девушки. На это способны только подлецы!
юношески строгой исключительности Вася недоумевал, как брат его, человек честный и порядочный, мог так относиться к женщине. Когда Вася однажды заметил, что говорить так - значит профанировать высокоидеальное чувство любви, то Николай весело рассмеялся, назвал брата "Иосифом прекрасным" и заметил, что когда он будет постарше, то заговорит иначе. Все это как нарочно припоминалось именно теперь, и Васе почему-то бесконечно было жаль Леночку.
|