|
XII
- Здравствуйте, Григорий Николаевич! - проговорила Леночка.
Она приблизилась к Лаврентьеву, протянула ему руку, взглядывая на смущенное лицо Григория Николаевича, и смутилась сама.
- Вас удивляет мое посещение?
- Смел ли я, Елена Ивановна, надеяться увидать вас! - ответил Лаврентьев с таким горячим чувством, что Леночка смутилась еще более.
От волнения и усталости она едва стояла на ногах и опустилась на стул. Она улыбнулась в ответ на беспокойные взгляды Григория Николаевича и заметила:
- Я запыхалась, подымаясь к вам... Это ничего, сию минуту пройдет.
Она перевела дух и продолжала:
- Мне необходимо было повидаться с вами, рассказать вам... Я хотела писать, но вчера мне сказали, что вы здесь.
- Кто сказал?
- Николай... Николай Иванович! - поправилась она, и при этом имени яркий румянец вспыхнул на ее лице.
Григорий Николаевич не промолвил ни слова. Только по лицу его пробежала судорога. Прошла минута тяжелого молчания.
- Зачем вы были у него? - неожиданно спросила Леночка.
Лаврентьев смутился от этого вопроса.
- Зачем? - продолжала Леночка. - О, прошу вас, не скрывайте от меня... Зачем вы были у него?.. Мне нужно знать...
- Вы очень любите его? - с трудом прошептал Лаврентьев. - Даже после того, как он так с вами поступил?
- Как поступил? - воскликнула Леночка, вся загораясь. - Что вы говорите?.. О, верно, тут какое-нибудь недоразумение... какие-нибудь подлые сплетни. Вы объяснитесь. У вас что-нибудь вышло?.. Григорий Николаевич!.. О, какой вы! В чем он виноват?.. Я одна виновата перед вами. Да, я виновата. Я не сказала тогда... мне тяжело было... Я боролась с чувством и не могла побороть... Я хотела все написать вам теперь, перед нашей свадьбой.
- Свадьбой! Он женится! - прошептал уныло Лаврентьев. - Он женится?!
- А! Зачем же он не сказал?.. Он даже не хотел объясняться...
Он остановился в нерешительности.
- Что ж дальше, говорите... Вы, верно, оскорбили его, сказали что-нибудь?
- Нет. Я просто вызвал его на дуэль! - сконфузился Лаврентьев.
- Дуэль? - повторила Леночка, и лицо ее покрылось мертвенной бледностью. - Дуэль? За то, что мы любим друг друга? О Григорий Николаевич!.. это... это...
- Елена Ивановна!.. Не корите, выслушайте. Не потому. Я сумею все вынести... нет... Я думал, что вас смели обидеть... обманули... Но теперь, как вижу, выходит другая статья...
- А если б и обманули?! - воскликнула с сердцем Леночка. - Какое кому дело? кто смеет быть судьей? И вы так вздумали заступаться за меня?!. О, вы никогда не любили меня. Да случись что-нибудь с ним, я возненавидела бы вас, слышите?.. Хотя бы меня и бросили, как вы говорите!.. Я его люблю, я! Разве этого не довольно?..
Глаза ее блистали гневом. Она с такой силой произнесла: "Я его люблю, я!" - что у Григория Николаевича упало сердце.
Он, однако, поборол невыносимую боль и решился выслушать все до конца.
- Если вы хотите наказать за горе, которое я вам причинила... наказывайте... вы вправе; но только меня... Я виновата перед вами, я одна, Григорий Николаевич! - умоляющим голосом вдруг сказала Леночка. - Дуэли ведь не будет? Нет?
- Не будет!
- Вы извинитесь перед ним? Вы напрасно оскорбили человека!
- Извинюсь! - глухо произнес Лаврентьев.
- О, я не сомневалась в этом, - радостно воскликнула Леночка.
Она взглянула на Лаврентьева благодарным взглядом и прибавила:
- А теперь, Григорий Николаевич, вы вправе наказать меня за то, что я причинила вам горе. Требуйте, чтоб я отказалась от счастия, и я откажусь, я не выйду замуж!..
- Чтобы я?!. Да разве я злодей?.. Вас наказать!.. и то я поступил, как зверь! И то я обидел вас! И вы еще так говорите?!. Простите, Елена Ивановна, и не поминайте лихом! - проговорил прерывающимся голосом Лаврентьев, отворачиваясь, чтобы скрыть свое волнение...
- Простите и вы меня! - прошептала тихо Леночка, подымаясь.
- Дай вам бог всего хорошего. Вы стоите счастья!.. - сказал Лаврентьев.
- А на прощанье, Елена Ивановна, скажите еще раз, что вы простили меня!
Леночка протянула ему руку. Он благоговейно прикоснулся к ней губами, взглянул на нее ласковым, добрым взглядом и промолвил:
- Будьте спокойны. Я извинюсь, и дуэли не будет.
- Прощайте, Григорий Николаевич!
- Прощайте, Елена Ивановна!
Он вышел проводить ее в коридор.
- Еще просьба: не говорите Николаю Ивановичу, что я была у вас.
- Почто сказывать!
- Я прошу вас об этом, Григорий Николаевич, зная характер Николая... Он может подумать, что вы не деретесь с ним по моей просьбе. Это оскорбит его! Ведь правда? И если бы вы узнали... проверили слухи, то и без моей просьбы отказались бы драться.
- Э, не тревожьтесь... Я понимаю, Елена Ивановна! Скажи он тогда слово - ничего бы не было. А я слухам поверил... Скотства-то во мне много!.. Теперь пусть хотя за труса считает, а дуэли не будет. Он ваш будущий муж.
Леночка с чувством пожала руку в ответ на эти слова.
- Хороший вы, Григорий Николаевич! Я всегда сохраню о вас добрую память! - прошептала она и стала спускаться с лестницы.
Она вышла на подъезд радостная, что все так благополучно окончилось. О, сколько тревоги и страха испытала она со вчерашнего вечера, и как весело теперь билось ее сердце при мысли, что любимому ее Николаю не угрожает никакой опасности! Она шла домой полная дум о Николае и о будущей их жизни, вспоминая его ласковые речи, счастливая своим счастьем, которое чуть было не отняли. О Лаврентьеве она и не вспомнила. Счастье так эгоистично!
Григорий Николаевич проводил грустным взглядом спускавшуюся по лестнице Леночку и, когда она скрылась, перегнулся вниз через перила. Вот мелькнула еще раз ее маленькая фигурка... стукнули двери подъезда, а он все еще стоял.
На душе у него сделалось так мрачно, сиротливо. Глубокой скорбью светились его глаза.
- Ушла! - проговорил он. - Ушла!
И тихо пошел к себе в номер, лег на постель и долго пролежал с закрытыми глазами, припоминая любимый образ Леночки, ее голос, движения.
- Счастливец! - с какою-то отчаянной завистью в голосе проговорил Лаврентьев, чувствуя, как приливает к сердцу злоба к Николаю. - Как она его любит!
Перед ним стояли они оба, смеющиеся, довольные, сливаясь друг с другом в объятиях. О, с каким наслаждением он задушил бы этого "счастливца"!.. Лаврентьев бешено стукнул кулаком об стену и вскочил с постели. Голова его кружилась. Глаза налились кровью.
Он подошел к умывальнику, вылил на голову кувшин воды, причесался, уложил в чемодан вынутые было бумаги и вышел из номера.
Свежий воздух несколько освежил и успокоил его. Ему сделалось стыдно, что чувство ревности осилило его любовь.
- Шалишь, Гришка! - прошептал со злостью Лаврентьев. - Сустоишь и извинишься как следует или ты будешь подлец!
Решившись свято исполнить обещание, данное Леночке, Григорий Николаевич первым делом пошел в технологический институт и разыскал там Васю. Вася очень обрадовался Лаврентьеву и сперва было смутился, вспомнив о Леночкиной свадьбе, но Григорий Николаевич казался таким спокойным, что Вася ошалел.
- Как живете, Василий Иванович?.. Как поживает Елена Ивановна? - спрашивал, между прочим, Лаврентьев. - Замуж не собирается?
И, не дожидаясь ответа, засмеялся и прибавил:
- Барышне пора бы и замуж, барышня хорошая. Что в девках-то сидеть!
- Елена Ивановна выходит замуж. Вы разве не знаете?
- От кого же мне знать? Это она неглупо делает.
- За брата.
- Вот это добре!.. Парочка славная, оба ребята молодые, красивые. Скоро и я, брат Василий Иванович, в закон!
- Вы?
- Эка выпучили глаза, Иваныч... Нешто, паря, мне и жениться нельзя?.. Думаешь, только и свету, что Елена Ивановна... Я, братец ты мой, тоже невесту себе сыскал по своему авантажу! Так-то. Не знаю только, когда свадьбу сыграть?.. А вы, Вася, как погляжу, в Питере-то поотощали. Харч здесь, видно, неважный! Ужо летом поди к нам на откорм? Не люб поди вам Питер-то?
- Не люблю я Петербурга... В деревне лучше...
- Я к вам зайду, Григорий Николаевич! Хотелось бы порасспросить, как там у нас... Вы где остановились?
- Да я поди вечером укачу, а то утром. Да и радостного говорить нечего, Василий Иванович. Понапрасну только смущаться будешь. Пакость одна! Ужо приедете - побеседуем, а теперь прощайте, Иваныч. Смотри, не тощай очень-то, а то и косить нельзя будет! - проговорил Григорий Николаевич, крепко пожимая на прощанье Васину руку.
"Другой сорт будет парень-то!" - проговорил про себя Лаврентьев, направляясь к конке.
Через полчаса он был уже снова на квартире у Николая и, не заставши его дома, оставил следующую записку:
"Милостивый государь
Николай Иванович!
Очень нужно с вами повидаться. Зайду опять в семь часов".
- Ну, брат, Жучок! - проговорил Григорий Николаевич, входя через час к своему приятелю, который поджидал его обедать, - а ведь я пальцем в небо попал!
- Как так?
- А ты уж, видно, сдурил?
- Был грех. Скот-то во мне голос подал. Человек, брат, большая скотина! Чуть было на завтра тебя в благородные свидетели не поволок... Хотел пристрелить парня-то... Ну, да не требуется теперь. Пусть себе живут! - вздохнул Григорий Николаевич.
Он рассказал, как было дело, и точно нарочно старался представить все в смешном виде. Даже и свидание с Леночкой Григорий Николаевич хотел было рассказать в шутливом тоне, но это как-то не удалось.
Он замолчал, выпил несколько рюмок водки и, между прочим, заметил:
Доктор выслушал Григория Николаевича и заметил:
- Тебе, брат, раньше надо было родиться... Рыцарь, как посмотрю!
- Только без дамы...
- Дам много... Захоти только! А все, брат Лаврентьев, советую тебе полечиться.
- Тебе рассеяться нужно... Съездил бы куда-нибудь. А то в своей медвежьей норе снова захандришь...
- Теперь, брат, не сумневайся. Извлек!
- Так ли?
- Шабаш! - прибавил Лаврентьев, выпивая рюмку водки и с аппетитом принимаясь за обед. - Шабаш! Надурил - и будет! Знаешь что, Жучок... оно, как рассудишь, и впрямь мы ровно бы недалеко от обезьян. Она-то, сволочь, иногда осиливает... давеча, как я с ним-то был... ну, так и хотелось его пришибить... Самцы, што ли, по-твоему, из-за самки дерутся? Ты ведь все так объясняешь, - с грустной насмешкой заметил Григорий Николаевич.
- Ох, вы, лекаря, лекаря!.. Ну да ладно, тебя послушаю, возьму в дом солдатскую вдову, и если, шельма, шалить не станет - к батьке и в закон... Все же баба будет около, детвора, пожалуй... Не один, как перст, в доме-то. Самец и самка! Так, что ли, Жучище?
Жучок плохо верил словам Григория Николаевича. Он украдкой посматривал на приятеля. В его глазах было столько грусти, а из-за напускной шутки вырывались такие скорбные звуки, что Жучок от души пожалел своего друга.