|
IX
Улыбаясь растерянной и словно бы виноватой улыбкой, маленький, худенький старичок в мешковатом фраке, с седой бородой клином и с длинным носом, придававшим его добродушному лицу несколько птичий вид, кланялся направо и налево, двигаясь мелкими шажками среди рукоплескавшей толпы, и поминутно останавливался, чтобы пожать руки встречающимся знакомым и благодарить за поздравления, добавляя слова благодарности взглядом, который будто говорил, что он, Андрей Михайлович Косицкий, не виноват во всем том, что происходит, и просит снисхождения.
Не ожидавший такого многолюдства и сконфуженный аплодисментами и тем, что служит предметом общего внимания, он, видимо, находился в затруднении: в какую сторону залы ему направиться, остановиться ли или идти, и что вообще предпринять. В этот затруднительный момент он невольно вспомнил совет своей супруги, преподанный еще сегодня утром: "Не быть хоть на юбилее рассеянной фефелой и держать себя с достоинством!"
"Ей хорошо давать указания, а попробовала бы она быть в моем положении!" - невольно подумал смущенный и взволнованный юбиляр, снова кланяясь на аплодисменты и обрадованно останавливаясь около знакомого, точно ища у него помощи.
Но Иван Петрович Звенигородцев недаром был превосходным распорядителем на всяких торжествах, и не напрасно же его в шутку звали "обер-церемониймейстером".
Как только смолкли приветственные рукоплескания, его кругленькая, толстенькая фигурка вынырнула из толпы, и он, сияющий и торжественный, словно бы сам был юбиляром, очутился около Косицкого и фамильярно, в качестве друга, подхватив его под руку, повел юбиляра, как послушного бычка на веревочке, в соседнюю комнату к громадному столу, сплошь уставленному всевозможными закусками.
- Ты, Андрей Михайлыч, кажется, померанцевую?
Это была первая обыденная фраза, которую сегодня услыхал старик. С утра к нему на квартиру являлись разные депутации, говорили речи в приподнятом тоне, волновавшие и трогавшие Андрея Михайловича. Он порядком таки устал и до сих пор находился в напряженном состоянии. Вопрос о водке словно бы возвратил его к привычной ему действительности, и он мог попросту ответить с шутливым укором, аппетитно поглядывая на закуски:
- А еще приятель! Я, Иван Петрович, очищенную!
- Прости, голубчик. Я и забыл... Это Лев Александрыч пьет померанцевую!
Звенигородцев налил две рюмки, но, прежде чем чокнуться, не мог, конечно, не выразить своих чувств публично. Распоряжаясь юбиляром, как своей собственностью, он привлек его к себе и так крепко поцеловал трижды в губы, что шатавшийся передний зуб юбиляра чуть было не выпал, и Андрей Михайлович благодарно поморщился от боли.
Чокнувшись затем с юбиляром и проглотив рюмку водки, Звенигородцев куда-то исчез.
Толпа обступила плотной стеной закусочный стол. Закусывали, по московскому обыкновению, долго и основательно. Только бедняга юбиляр, несмотря на желание попробовать закусок основательно, никак не мог этого сделать и некоторое время стоял с пустой тарелочкой в руке, не имея возможности что-нибудь себе положить. К нему не переставая подходили добрые знакомые с поздравлениями и к нему подводили незнакомых почитателей и почитательниц его ученой деятельности, с которой они, впрочем, были незнакомы, считавших долгом выразить старику свое уважение. Поневоле приходилось отвечать, благодарить и пожимать руки и терять надежду полакомиться свежей икрой, до которой Андрей Михайлович был большой охотник.
Спасибо супруге - она выручила. Эта внушительных размеров, гренадерского роста и решительного вида дама, лет за сорок, сохранившая следы былой красоты и, судя по костюму и слишком оголенной шее, имевшая еще претензию производить впечатление, - не оставила и здесь, на юбилее, мужа без своего властного надзора, какой неослабно имела за ним в течение долголетнего супружества. Несколько удивленная, что с утра так чествуют Андрея Михайловича, которого она высокомерно всю жизнь считала фефелой и с которым дома обращалась, как неограниченная монархиня с своим верноподданным, вполне игнорируя, что он читал полицейское право, - госпожа профессорша возмутилась, увидавши, что Андрей Михайлович "мямлит", как она выражалась, с какою-то барышней и при этом даже умильно улыбается, вместо того чтобы есть хорошую закуску с таким же аппетитом и с таким же достоинством, с какими это делает она. И профессорша, решительно отстранив от стола какого-то господина, наложила полную тарелку свежей икры, достала хлеб и, подойдя к мужу, который перед ней казался карликом, нежно проговорила:
- Вот кушай, а то ты ничего не ешь!
Юбиляр благодарно и в то же время несколько боязливо взглянул на жену, принимая тарелку.
- Да ты лучше отойди в сторону, а то здесь тесно! - продолжала нежным тоном супруга.
Барышня исчезла, и Андрей Михайлович покорно отошел за женой.
- Вот здесь никто не помешает тебе... Присядь к столу... Ты совсем сонный какой-то... И все точно боишься... Совсем не похож на юбиляра! - выговаривала она шепотом. - Чего еще хочешь... Я тебе принесу...
- Спасибо, Варенька... Мне довольно икры... А я, точно, устал... И наконец разве я мог ожидать... Столько сегодня неожиданной чести.
Юбиляр не заставил себя более просить и с удовольствием уплетал икру, оберегаемый супругой, которой почти все знакомые несколько побаивались, как очень решительной дамы.
Заречный еще в зале увидел жену и Невзгодина.
Он вел ее под руку и о чем-то весело ей рассказывал. Рита улыбалась! Заречный видел потом, как Невзгодин услуживал ей, подавая закуски, и теперь они опять вместе стоят в сторонке и снова оживленно разговаривают, не обращая ни на кого внимания.
Ревнивые подозрения с новой силой охватили молодого профессора. Он сделался мрачен, как туча, и украдкой наблюдал за Ритой и Невзгодиным. Откуда такая дружба между ними после того, как он был отвергнут и уехал из Москвы? О чем они говорят? О, как хотел бы Николай Сергеевич узнать, но к ним все-таки не подходил, не желая встречаться с этим пустейшим человеком, который вдруг сделался ему ненавистным. Он понимал неизбежность встречи если не здесь, не сегодня, то на днях, дома - этот "нахал" теперь зачастит к Рите, - но как человек нерешительный хотел встречу отдалить.
После юбиляра Николай Сергеевич, по-видимому, обращал на себя наибольшее внимание публики, и в особенности дам. К нему то и дело подходили, с ним разговаривали, ему восторженно улыбались, на него указывали, называя фамилию и прибавляя: "Известный профессор". Одна дама назвала его "неотразимым красавцем" так громко, что Заречный слышал, и умоляла познакомить ее с ним.
Но сегодня Николай Сергеевич был равнодушнее к проявлениям восторгов поклонения и, обыкновенно мягкий и ласковый в обращении с людьми, был сдержан, неразговорчив и меланхоличен.
Он выпил уже четыре рюмки водки, желая разогнать ревнивые думы, и скупо подавал реплики какой-то поклоннице, пережевывая кусок балыка. Глаза его невольно смотрели в ту сторону, где были Рита и Невзгодин.
"И каким стал франтом этот прежний замухрыга! Видно, более не отрицает приличных костюмов!" - со злостью думал Заречный.
В эту минуту откуда-то выскочил Звенигородцев и, обхватывая талию Николая Сергеевича, весело воскликнул:
- А ведь мы с тобой, Николай Сергеевич, не пили. Выпьем?
Звенигородцев со всеми более или менее известными людьми был на "ты".
- Пожалуй...
Они подошли к столу, чокнулись и выпили.
Пока они закусывали, Звенигородцев успел уже сообщить, торопливо кидая слова своим нежным и певучим голоском, о том, что Невзгодин - вот она, современная молодежь! - оказался просто-таки трусом. Иначе чем же объяснить его отказ сказать речь Косицкому?
- Прежде небось радикальничал. Помнишь? Все у него оказывались лицемерными болтунами, показывающими кукиши в кармане, а теперь и кукиш боится показать! Видно, как женился, так и того... Радикализм в отставку! - говорил Звенигородцев почти шепотком и при этом так добродушно и весело улыбался, точно он искренне радовался, что Невзгодин оказался трусом и вообще негодным человеком.
- Разве Невзгодин женат? - воскликнул Заречный.
В голосе его невольно звучала радостная нотка.
- То-то женился. Только что сам мне сообщил. Да он разве у тебя не был?
- Был, но не застал дома.
- Говорят, и химию в Париже изучал. Что-то сомнительно. И повесть написал... мне сейчас говорил Туманов... И принята. Ну, да мало ли дряни нынче принимают! Признаться, я не думаю, чтобы Невзгодин мог написать что-нибудь порядочное... Как по-твоему?
- Брандахлыст, хоть и не лишен иногда остроумия. Да ты разве не видал его?
- Нет, не видал! - солгал Заречный.
- Он только что здесь был с Маргаритой Васильевной.
- А жена его с ним?
- Жена? Жены не видал. Верно, и она здесь! - решил Звенигородцев, отдававшийся иногда порывам вдохновения... - Однако пора юбиляра и к столу вести. А каков юбилейчик-то? Двести сорок человек обедающих... Ты будешь говорить пятым... не забудь!
С этими словами Иван Петрович исчез, отыскивая глазами юбиляра.
Несколько обрадованный вестью о женитьбе Невзгодина, Заречный направился к жене. Он застал ее одну. Невзгодин в эту минуту разговаривал около с известным профессором химиком.
- Я и не видался с тобой сегодня. Здравствуй, Рита! - с нежностью шепнул Заречный, протягивая жене руки и словно бы внезапно притихший при виде Риты.
- Здравствуй! - безучастно промолвила она.
Он пожал маленькую руку и сказал:
- Я тебе занял место за средним столом... недалеко от юбиляра... Около тебя будет сидеть профессор Марголин... Ты, кажется, его перевариваешь? - прибавил он с грустной улыбкой.
- У меня уже есть место.
- С кем же ты сидишь? Одна?
- Нет. Я буду сидеть рядом с Невзгодиным. Он на днях вернулся из-за границы, вчера был у меня, и я ему обещала.
Это подробное объяснение, которое почему-то сочла нужным дать Маргарита Васильевна, вызвало в ней досаду, и она покраснела.
- В таком случае виноват. С Невзгодиным, конечно, тебе будет веселее! - произнес Заречный взволнованным голосом.
- Разумеется, веселее, чем с твоими профессорами.
- А ты, Рита, все еще в чем-то обвиняешь профессоров и главным образом меня? - чуть слышно спросил он.
Рита молчала.
- О, как ты жестока, Рита, - с мольбою шепнул Заречный... - Обвинять других легко.
Услыхав свое имя, Невзгодин подошел.
Бывшие соперники встретились сдержанно. Они раскланялись с преувеличенной вежливостью, молча пожали друг другу руки и несколько секунд глядели один на другого, не находя, казалось, о чем говорить.
Молодая женщина наблюдала обоих.
Она видела в лице мужа скрытую неприязнь и поняла, что источник ее - ревность. В Невзгодине, напротив, она не заметила ни малейшего недоброжелательства к мужу. Одно только равнодушие. И это кольнуло ее женское самолюбие. Она вспомнила, как страстно относился прежде Невзгодин к своему счастливому сопернику.
Наконец Заречный сказал:
- Вас, я слышал, можно поздравить, Василий Васильич?
- С чем?
- Вы женились.
- Как же. Совершил сей долг! - шутливо промолвил Невзгодин.
Тон этот не понравился Заречному.
- И, говорят, избрали карьеру писателя?
- По крайней мере, хочу попробовать.
- И будете жить в Москве?
"А тебе, верно, этого не хочется. Уже возревновал!" - подумал Невзгодин и ответил:
- Не решил еще...
- Надеюсь, мы будем иметь честь вас видеть у нас... Вы где остановились?
Невзгодин сказал.
- На днях я буду у вас, Василий Васильич.
С этими словами Заречный поклонился и отошел, далеко не успокоенный в своих ревнивых чувствах. Такие господа, как Невзгодин, легко смотрят на брак. Недаром же он выразился о своей женитьбе в шуточном тоне. И отчего жена его не с ним?
Тем временем Звенигородцев отыскал юбиляра на угловом диване и проговорил:
- Пойдем! - покорно ответил юбиляр, поднимаясь.
Звенигородцев на минутку остановил его и спрашивал:
- Кого посадить около тебя? Молоденьких дам желаешь?..
- Зачем же дам, да еще молоденьких? - смущенно возразил старик, озираясь: нет ли вблизи жены.
- Ты находишь это несколько легкомысленным для юбилея?
- Пожалуй, что так...
- И, быть может, Варвара Николаевна этого не одобрит? - лукаво подмигнул глазом Звенигородцев и засмеялся. - Ну в таком случае ты будешь сидеть между своими сверстниками - коллегами... Или хочешь, чтоб около тебя сидела супруга твоя Варвара Николаевна? - спросил самым, по-видимому, серьезным тоном Иван Петрович, хорошо знавший, как побаивается Косицкий своей жены.
- Как знаешь... Я ведь сегодня собой не распоряжаюсь... Только удобно ли на юбилее устраивать семейную обстановку?..
- Конечно, не следует... Ее и так достаточно. Так ты будешь между коллегами. Этак выйдет солиднее... Ну, идем!
Звенигородцев с торжественностью подвел юбиляра к столу и указал ему место на самой середине. По бокам и напротив уселись профессора, в том числе и Заречный, и несколько более близких знакомых юбиляра. Супругу его Звенигородцев усадил невдалеке около одного молчаливого профессора.
Скоро все расселись за столами, и тотчас же замелькали белые рубахи половых, которые разносили тарелки с супом и блюда с пирожками, предлагая "консомэ или крем д'асперж".
В зале наступило затишье.
- Поглядите, Василий Васильич, нет ли здесь Аносовой. Я своими близорукими глазами не увижу! - проговорила Маргарита Васильевна, озирая столы.
- Вы думаете, так легко ее заметить в этой массе публики!
- Такую красавицу? Она невольно бросится в глаза.
- Ну, извольте.
Невзгодин обглядел столы и промолвил:
- Не вижу великолепной вдовы.
- Значит, ее нет. Странно!
- Отчего странно?
В эту самую минуту сидевший за столом напротив Невзгодина, скромного вида, в новеньком фраке, молодой рыжеватый блондин в очках, все время беспокойно поглядывавший на двери, не дотрогиваясь до супа, внезапно поднялся со своего места, около которого был никем не занятый прибор, и двинулся к выходу.
В дверях показалась Аносова.
- Вот и она! Смотрите, что за красота! - шепнула Маргарита Васильевна.
- Что и говорить: великолепна... И, кажется, напротив нас сядет. А кто этот блондин?
- Это племянник и наследник Аносовой! - сказал кто-то.
- Но долго ему дожидаться наследства! - раздался чей-то голос.
Все глаза устремились на эту высокую, статную, ослепительную красавицу в роскошном, но не бьющем в глаза черном бархатном платье, обшитом белыми кружевами у лебединой шеи, в длинных перчатках почти до локтей, с крупными кабошонами в ушах, которая плывущей неспешной походкой, слегка смущенная и зардевшаяся, шла к столу в сопровождении блондина.
- Вот, тетенька... Других мест не мог достать! - проговорил он с особенною почтительностью.
- Чем худы места... Отличные! - весело промолвила она, опускаясь на стул.
Звенигородцев уже летел со всех ног к Аносовой.
- Аглая Петровна!.. Здравствуйте, божественная, и пожалуйте за стол юбиляра. Для вас берег место, чтобы сидеть подле... И Андрей Михайлович будет очень рад видеть вас поближе.
- Мне и тут хорошо... Благодарю вас, Иван Петрович. Да кстати у меня vas-a-vis добрая знакомая! - прибавила Аносова, увидав против себя Заречную.
Щеки ее как будто зарумянились гуще, и она, ласково улыбаясь своими большими ясными глазами, приветно, как короткой знакомой, несколько раз кивнула Заречной и сдержанно, почти строго, чуть-чуть наклонила голову в ответ на поклон Невзгодина, не глядя на него.
"Ишь... королевой себя в публике держит. Боится "морали"!" - усмехнулся про себя Невзгодин, не без тайного восхищения посматривая на великолепную вдову, которую он видел в первый раз в параде, и вспомнил, как просто она себя держала с ним в Бретани.
- И жарко же здесь! - обратилась она, снимая перчатки, к Заречной и, по-видимому, не обращая ни малейшего внимания на Невзгодина.
Маргарита Васильевна деликатно согласилась, что жарко, хотя и приписала румянец Аносовой другой причине.
Спокойным жестом своей белой холеной руки Аглая Петровна отстранила тарелку с супом.
- Я очень рада, что случай свел меня сидеть против вас, Маргарита Васильевна. По крайней мере, есть с кем перемолвиться словом!.. - с заметным оживлением продолжала Аносова. - А вы не думайте, что я люблю опаздывать. Я этого не люблю. Но раньше не могла приехать: было серьезное дело. Впрочем, я послала сюда артельщика и просила его дать знать, когда будут садиться за стол, и, как видите, ошиблась на несколько минут! - прибавила она, улыбаясь чарующей улыбкой и открывая ряд чудных зубов.
"Все статьи свои показывает!" - решил Невзгодин и уже настраивал себя недоброжелательно против "великолепной вдовы", которая не удостоивала его ни одним словом, точно летом и не называла его приятелем и не звала непременно побывать у нее в Москве.
- Рыбы прикажете, Маргарита Васильевна?
Он положил ей на тарелку рыбы и, наливая в рюмку белого вина, прошептал:
- Так даже очень нравится?
Маргарита Васильевна усмехнулась и, точно поддразнивая, утвердительно кивнула головой.
- А вы, Василий Васильич, давно сюда пожаловали? - обратилась наконец Аглая Петровна к Невзгодину после того как покончила с рыбой и запила ее рюмкой белого вина.
- Третьего дня, Аглая Петровна.
Взгляды их встретились. И в глазах у обоих мелькнуло что-то не особенно приветливое.
- Собираетесь и меня удостоить посещением? - кинула с едва заметной усмешкой Аносова.
- Обязательно собираюсь удостоиться этой чести, Аглая Петровна. Только боюсь...
- Какой пугливый! Чего вы боитесь?
- Помешать вам. Вы, говорят, всегда заняты.
- Кто это вам сказал? - вспыхивая, отвечала Аносова. - Верно, сами сочинили ради красного словца. Положим, занята, но у меня есть время и для знакомых... От трех до шести я дома... Маргарита Васильевна подтвердит это.
- Охотно, Аглая Петровна... Но вы мало знаете Василия Васильича... Он любит иногда поднять на зубок... Вдобавок и беллетрист. Его повесть в январе будет напечатана.
- Вы летом этого мне не говорили, Василий Васильич? - промолвила Аглая Петровна.
- Да разве нужно трубить о своих грехах?..
- Значит, и нас грешных когда-нибудь опишете?
- Вас с особенным удовольствием, Аглая Петровна, возвел бы в перл создания.
- Только ему недостает изучения. Он вас недостаточно знает, - вставила Маргарита Васильевна.
- Недоволен он мною... Я это знаю! - засмеялась Аглая Петровна. - А узнать меня - не мудрое дело... С богом, описывайте, Василий Васильич. Обижаться не буду, если вы даже и сгустите краски!
- Вы-то не будете сердиться?.. Еще как! - насмешливо проговорил Невзгодин.
Но Аглая Петровна уже не слушала и о чем-то заговорила с племянником.
- Чего вы мне пожелаете?
- Говорить? - шепнул Невзгодин...
- Говорить...
- Как добрый приятель?..
- Да что вы с предисловиями... Я не боюсь правды...
- Ну так искренне желаю вам... полюбить кого-нибудь и...
- И что?
- А дальше все приложится.
- Вы думаете?
- Думаю, если только вас не захватит какая-нибудь широкая деятельность. Да и где она? И то... одна деятельность вас, женщин, не удовлетворит... А вы ведь все искали людей да рассуждали, а никого по-настоящему не любили... Не правда ли?
- Правда. И за то расплачиваюсь! - чуть слышно проронила молодая женщина.
- Вольно же!
Маргарита Васильевна нетерпеливо пожала плечами и примолкла, отставив рюмку.
- Вы не сердитесь, что я... завел такой разговор. Больше не буду! - виновато промолвил Невзгодин.
- За что сердиться? Я сама завела бы его. Вы не слепы и видите, что я не любила и не люблю мужа, и вдобавок...
- Развенчали его?
Маргарита Васильевна молча кивнула головой.
- И все-таки жили и живете с ним! - с какою-то безжалостностью художника и с искренним негодованием правдивой натуры продолжал Невзгодин, понижая голос.
- За преступлением следует наказание!
- Но не такое варварское и - извините - постыдное... Мужчин вы обвиняете в компромиссах, а сами...
- Никто не слышит... Здесь шум...
- Во всяком случае, спасибо вам за пожелание...
Маргарита Васильевна отпила из рюмки. Выпил полную рюмку и Невзгодин.
- Постараюсь последовать вашему совету и полюбить какого-нибудь интересного человека... Только вот вопрос: где его искать? - с нервным, злым смехом сказала Маргарита Васильевна.
И, помолчав, прибавила:
- А у вас все та же страсть затронуть самое больное место человека... посыпать соли на свежую рану, чтобы человек не предавался самообману насчет своих добродетелей... Но я на это не сержусь... Напротив, очень благодарна... Ваше здоровье, Василий Васильевич, и литературного успеха.
С этими словами Маргарита Васильевна допила свою рюмку и спросила:
- Когда же вы прочтете мне свою повесть?
- Как-нибудь на днях.
Несколько раз Аглая Петровна взглядывала на Маргариту Васильевну и Невзгодина, прислушиваясь к их разговору и сама разговаривая в то же время с племянником, казалось, с интересом и совершенно спокойная. По крайней мере, ее лицо словно бы застыло в своем бесстрастном великолепии, и глаза светились ясным, холодным блеском. И только густые брови чуть-чуть сдвинулись да пальцы нервно сжимали хлебный катышек, обнаруживая тайное волнение Аносовой.
Некоторые слова, долетавшие среди общего говора до ее тонкого слуха, изощренного в детстве и потом во время несчастного раннего супружества, бывшего делом коммерческой сделки родителей, и возбужденные лица Заречной и Невзгодина - особенно первой - не оставляли в Аносовой почти никакого сомнения в том, что между ними произошло объяснение самого интимного характера ("Точно они не нашли для этого более удобного места!" - мысленно подчеркнула Аглая Петровна, бросая взгляд в ту сторону, где сидел Заречный, и замечая, что и он, мрачный и взволнованный, не спускает глаз с жены).
заставившая поверить осторожную и малодоверчивую к людям Аглаю Петровну ее словам, что она только дружна с Невзгодиным и любит его как доброго старого приятеля.
"Тут не одной дружбой пахнет!" - решила "великолепная вдова", чувствуя, что в сердце ее растет неприязненное чувство к Маргарите Васильевне.
"Ужели это ревность и Невзгодин мне в самом деле нравится!" - подумала Аносова и даже презрительно повела плечом, словно бы сама удивленная этому странному капризу.
"Что особенного в этом Невзгодине?" - задала она себе вопрос.
Правда, он умен, но ум у него какой-то насмешливый, и взгляды совсем дикие, как у голыша, которому лично ничего не стоит держаться крайних мнений... Он, правда, естествен и прост, но вообще "непутевый" человек. А собою так уж совсем невиден... Так себе... подвижная, нервная мордочка...
"непутевый человек", с его "мордочкой", едва ли не единственный, который равнодушно относится и к ее красоте, и к ее уму, и к ее миллионам и который с резкой откровенностью говорил ей в глаза то, чего никто не осмеливался, и, по-видимому, нисколько не боялся разорвать с ней знакомство, завязавшееся совершенно неожиданно в Бретани. И она должна была признаться себе, что и тогда, когда они часто видались, встречаясь на пляже, Аглая Петровна была несколько изумлена тому интересу, который впервые возбудил в ней Невзгодин не только как любопытный, нешаблонный человек, но и как интересный мужчина. Недаром же она в Бретани с ним даже слегка кокетничала, стараясь понравиться ему и умом и чарами своей красоты, и видимо искала его общества. Она, всегда точная, отложила даже на неделю свой отъезд с морского берега, на что-то надеясь, чего-то ожидая, и, к изумлению своему, не дождалась ни малейшего намека со стороны Невзгодина на силу ее очарования. Недаром же она, как какая-нибудь глупая девчонка, посылала справляться об его адресе, досадуя, что он не явился к ней тотчас же по приезде, как обещал, и так обрадовалась неожиданной встрече, хотя и не показала вида.
Неужели Невзгодин может нарушить ее горделивый покой, который доселе не нарушал ни один из мужчин?
"Вздор!" - решительно протестовала она против этого.
И Аглая Петровна подняла на Невзгодина строгий, почти неприязненный взгляд, словно бы возмущенная, что этот легкомысленный, ненадежный человек мог занимать ее мысли.
"Пусть себе увлекается чужою женой... Черт с ним!" - решила Аглая Петровна и обратилась с каким-то вопросом к Туманову, молодому, молчаливо наблюдавшему беллетристу.
Половые между тем разносили третье блюдо.
- Что ж это значит? Еще речей не говорят! - воскликнул удивленно Невзгодин.
- Успокойтесь... будут! - промолвила Маргарита Васильевна.
- Прежде на обедах речи обыкновенно начинались после супа, а то после рыбы... Вероятно, нам хотят дать поесть, чтобы мы могли слушать ораторов не на голодный желудок... Это неглупое новшество.
Она изучала ее в Европе. Она посещала там разные благотворительные учреждения. Необходимо и в Москве совершенно реформировать это дело... Но ее не слушают... Она одна... Никто не хочет понять, что это дело очень серьезное и требует самого внимательного отношения... Надо строго различать виды бедности...
"О несчастный!" - пожалел Невзгодин господина, которому читали лекцию о благотворительности, и, обращаясь к Маргарите Васильевне, тихо заметил:
- Счастливы вы, что не слышите моей соседки. Она пропагандирует благотворительность во всех ее видах... Это в Москве, кажется, нынче в моде? Благотворительность является чуть ли не спортом.
- А вы уже успели заметить?
- Еще бы! Кого только из дам я не видал в эти дни, все благотворительницы. Что это: влияние скуки или мода из Петербурга?
- И довольны этой деятельностью? - удивленно спросил Невзгодин.
- Все что-нибудь, если нет другого.
- А вы и благотворительности не одобряете? - неожиданно кинула Аглая Петровна, обращаясь к Невзгодину.
- Почему же непременно "и". И почему вам кажется, что я ее не одобряю, Аглая Петровна? - с насмешливой улыбкой небрежно спросил Невзгодин.
- Да потому, что вы ко всему относитесь пессимистически... Это, впрочем, придает известную оригинальность! - иронически прибавила она.
- И не заслуживает вашего милостивого благоволения? Но положите гнев на милость и не секите неповинную голову, Аглая Петровна. Если вас так интересует знать, как я смотрю на благотворительность, то я почтительнейше доложу вам, что я ровно ничего не имею против благотворительных экспериментов. Я только позволяю себе иногда недоумевать...
- Чему? - с заметным нетерпением перебила Аносова.
- Тому, что иногда и неглупые люди хотят себя обманывать, воображая, что в этих делах панацея от всех зол, и возводят в перл создания выеденное яйцо; уверенные, что они... истинные евангельские мытари, а не самые обыкновенные фарисеи.
- То-то знаю, Аглая Петровна... встречал таких и среди мужчин и среди женщин... И кроме того, имею претензию угадывать иногда и чужие мысли! - смеясь прибавил Невзгодин.
- Можно и ошибиться!
- И весьма. Не ошибаются только люди, слишком влюбленные в свои добродетели. А я ведь - грешник и непогрешимым себя не считаю! - улыбнулся Невзгодин. - Когда-нибудь, если позволите, мы возобновим эту тему, а теперь невозможно. Звенигородцев поднялся и призывает нас к вниманию... Сейчас, верно, он начнет говорить.
Раздался звон стакана, по которому стучали ножом. Разговоры сразу замолкли. Прекратила свою лекцию и соседка Невзгодина, бросая на него негодующие взгляды за его сравнение благотворительной деятельности с выеденным яйцом. Половые убирали тарелки, стараясь не шуметь. Стали разливать по бокалам шампанское. В зале воцарилась тишина. Юбиляр торопливо вытер бороду, закапанную соусом, и, несколько размякший после утренних поздравлений и после двух стаканов белого вина, в ожидании речей, уже чувствовал себя вполне готовым к умилению, все еще недоумевая, за что его так чествуют?
"Это все Иван Петрович устроил!" - подумал скромный старик и, благодарно взглянув на Звенигородцева, потупил очи в пустую тарелку.
|