|
II
- Здравствуйте, Маргарита Васильевна! Не пугайтесь, я не задержу вас... Вы собирались куда-то уходить... Только взгляну на вас и исчезну!
Голос Невзгодина звучал весело и радостно, и в этом голосе было что-то располагающее и искреннее.
Он крепко, по-товарищески, пожал Маргарите Васильевне руку и, улыбаясь, прибавил:
- Я объевропеился и совлек с себя московский халат. Не буду мешать вам... В самом деле, уезжайте... Я как-нибудь в другой раз заверну. Скажите только, как поживаете? Надеюсь, хорошо?
- Садитесь, Василий Васильич... Я так рада вас видеть, что с большим удовольствием останусь дома, - говорила Маргарита Васильевна, ласково оглядывая Невзгодина. - А в самом деле, вы объевропеились, как говорите... Стали франтом... В вас и не узнать прежнего богему на московский лад.
- Отрицавшего приличный костюм и носившего русские рубашки? - прибавил Невзгодин. - У нас, в Париже, нельзя, как вы знаете, отрицать такое видимое отличие цивилизованного человека от мизерабля... Никуда не пустят... Ну, я и приучился иметь про всякий случай новый редингот и стричь волосы, чтобы не пугать парижских гаменов... Хоть к самой генеральше Дергачевой с визитом. Помните, как она делила людей по костюму на приличных и "мовежанрных" , как она выражалась?
Действительно, модный редингот с бархатным воротником и шелковыми отворотами сидел отлично на Невзгодине. Широкий галстух, стоячие воротники белоснежной белизны, модный цилиндр, ботинки с широкими носками - одним словом, все как следует, чтобы иметь вид вполне приличного джентльмена.
И сам он, невысокий, сухощавый и стройный, с тонкими чертами живого, неспокойного лица, бледного и болезненного, с карими, острыми и смеющимися глазами, глядел изящным интеллигентом, в котором чувствуется и ум, и тонкость деликатной натуры, и темперамент. Каштановые волосы стояли "ежиком" на кругловатой голове с большим открытым лбом, рыжеватого оттенка бородка подстрижена, маленькие усики прикрывали тонкие, несколько искривленные губы, придававшие физиономии Невзгодина саркастический вид. В общем что-то мефистофелевское и в то же время располагающее.
- Вас не только к генеральше Дергачевой, а в самый первый салон можно повести, Василий Васильевич. Какая разница с тем невозможным, который был на холере.
Они познакомились во время холеры в Саратовской губернии. Маргарита Васильевна приехала туда из Парижа, а Невзгодин из Москвы.
- В костюме разве... А я все такой же, каким был и тогда... Подучился только за два года да больше опыта понабрался.
- Еще бы... Ну, рассказывайте о себе. Давно приехали?
- Сегодня...
- И надолго?
- А не знаю... Как поживется. Подыщется ли подходящая... работа. Ведь я, как знаете, из бродяг... Люблю новые впечатления.
- Что же вы делали в Париже?
- Учился, получил диплом, гулял по бульварам, давал уроки русского языка взрослым французам и французского маленьким соотечественникам. Много читал, ну и...
- И что?
- Случалось, покучивал...
- В веселой компании, конечно?
- Хуже: один... в минуты хандры, знаете ли, русской хандры, нападающей на человека, желающего поймать луну и сомневающегося в такой возможности...
- И в этом грешен, Маргарита Васильевна. Написал, и даже целых три. Решился послать только одну... Кроме того, два мемуара по химии напечатал во французском журнале.
- Вот вы какой усердный стали... А как называется ваша повесть?
- "Тоска"...
- "Тоска"?.. Какое странное название... Тоска по ком-нибудь?
- Об этаких пустяках не стоит писать! - усмехнулся Невзгодин. - Я люблю, ты любишь, он любит... Вариации на тему об Адаме и Еве... Скучно!
Маргарите Васильевне почему-то неприятен был этот шутливый тон.
"Как он скоро излечился от своей любви. А как тогда говорил!" - пронеслось у нее в голове.
- Так, значит, в вашей повести тоска по чем-нибудь?
- Да... Вот скоро прочтете... Обещали в январе напечатать.
- А раньше... У вас нет разве копии с оригинала?
- Есть. Я несколько раз переписывал рукопись.
- Так прочитайте, пожалуйста. Мне очень интересно будет прослушать.
- Извольте... Только, надеюсь, вы не устроите литературного вечера?
- Я буду единственной слушательницей. Ну, а еще что было за эти два года?
- Я женился.
- Вы? - удивленно спросила Маргарита Васильевна и, казалось, не была довольна этим известием.
- Родить детей ума кому недоставало? - засмеялся Невзгодин. - Впрочем, у меня нет их.
- Когда же вы женились?
- Год тому назад...
- И жена с вами приехала?
- Нет, осталась за границей. Мы через шесть месяцев после свадьбы разошлись с ней!
- И вы так спокойно об этом говорите?
- Зачем же вы тогда женились?
- Зачем люди, и в особенности русские, иногда совершают необъяснимые никакой логикой поступки?.. Мне думается, что я женился по той же причине, по которой покучивал... Хотел переменить положение... посмотреть, что из этого выйдет... Ну, и не вышло ничего, кроме отчаянной и еще большей скуки жить с человеком, с которым у вас так же мало общего, как с китайцем...
- Вы разве раньше этого не видели? Или настолько влюбились, что были ослеплены? Она, верно, француженка? - допрашивала Маргарита Васильевна с жадным любопытством человека, положение которого отчасти напоминает положение другого.
- Чистейшая русская и даже москвичка. По правде говоря, я даже не был настолько влюблен, чтобы быть в ошалелом состоянии. И не скрывал этого. Да и она, кажется, была в таком же точно положении и вышла за меня больше для удобства иметь мужа и не жить одной в меблированных комнатах... Ну, и притом вдова, тридцать лет... Учится медицине, оканчивает курс и скоро приедет сюда. Очень дельная и по-своему неглупая женщина... Наверное, сделает карьеру и будет иметь хорошую практику.
- И хороша?
- Очень... Знаете ли, тип римской матроны, строгой и несколько величественной, гордой своими добродетелями, с предрассудками, прямолинейностью и некоторой скаредностью дамы купеческой закваски и горячим темпераментом долго вдовевшей здоровой особы. Неспокойная богема по натуре, как я, и такая непреклонная, строгая поклонница умеренности, аккуратности и накопления богатств по сантимам. Что получилось в результате от такого соединения? Месяц-другой скотоподобного счастья, и затем взаимная неприязнь друг к другу... ряд раздраженных колкостей и насмешек - с одной стороны, и строгих, принципиальных и методичных нотаций - с другой, с прибавкой подчас обвинений ревнивого характера, если я не был в нашей квартирке в одиннадцать часов вечера... А я, признаться, редко приходил к сроку... Ну, и в один прекрасный день за утренним кофе мы откровенно сознались, что оба сделали глупость и только мешаем друг другу готовиться к экзаменам, и порешили разойтись в ближайшее воскресенье, когда жена могла не идти в клинику. Разошлись мы по-хорошему, без сцен и без упреков, - словом, без всяких драматических осложнений... Напротив. Она простерла свою внимательность до того, что сама уложила мое белье и платье, предоставив моему попечению одни только книги и взяв с меня слово принять вину на себя, если она захочет повторить глупость, то есть выйти опять замуж, "но, конечно, за более основательного человека", - любезным тоном прибавила она. С тех пор мы и не видались. Ну, вот я и кончил свою одиссею, стараясь не особенно злоупотреблять вашим вниманием. Позволите закурить?
- Пожалуйста...
- Ну, а теперь мой черед, Маргарита Васильевна, допросить вас. Позволите?
- Позволю.
- Вам как живется? Я слышал, недурно?..
- И не особенно хорошо! - произнесла молодая женщина.
Невзгодин взглянул на Маргариту Васильевну и заметил что-то сурово-страдальческое в ее лице.
"Видно, раскусила своего благоверного", - подумал он и, осведомившись из любезности об его здоровье, продолжал:
- Только сытым коровам нынче хорошо живется, Маргарита Васильевна, а людям, да еще таким требовательным, как вы, трудно угодить... Ищете по-прежнему оригинальных людей? Много работаете? - деликатно перешел он на другую тему.
- Бросила искать. Их так мало среди моих знакомых. Кое-что перевожу... Читаю.
- Бываете в обществе?
- Бываю, но редко... Мало интересного... Дома спокойнее, хоть и в одиночестве.
- А Николай Сергеич?
- Значит, набили вам оскомину московские фиксы, Маргарита Васильевна?
- И как еще.
- Видно, они такие же, что и прежде! Чай с печеньем, невозможная толпа приглашенных в маленьких комнатах, какой-нибудь приезжий "гость" в качестве гвоздя, изредка певец или певица для разнообразия, сплетни и самые оптимистические административные слухи и, наконец, объединяющий ужин и за ним обязательно речи, и иногда длинные, черт возьми, речи, и всегда с гражданским подходом... Сперва тост за "гостя", который... и так далее, потом за "честного представителя науки", который... и так далее, за "мастера слова", за "жреца искусства" - одним словом, кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку. Иван Петрович великий человек и Петр Иваныч тоже великий человек, и, чтоб никому не было обидно, всем по тосту и по "великому человеку" белым или крымским вином... Знаю я эти фиксы... Узнаю свою милую Москву... Любит она таки поболтать и покушать...
Невзгодин стал прощаться.
- И то вместо минутки час просидел, а мне еще надо в одно место.
- Ну, не удерживаю... Приезжайте опять, да поскорей... вечером как-нибудь. Мне еще надо обо многом с вами переговорить... Я тут одно дело затеваю... И вообще, надеюсь, мы, как старые друзья, будем часто видеться.
- Я бы не прочь, да боюсь, Маргарита Васильевна.
- Как бы старое не вернулось. Рецидивы, знаете ли, бывают при лихорадках! - шутливо промолвил Невзгодин.
- И как вам не надоест всегда шутить, Василий Васильич... Зачем вы этот вздор говорите?.. Кокетничаете?.. Так вы и без кокетства милый старый приятель, которого я всегда рада видеть... Что было, то не повторится... Так навещайте... С вами как-то приятно говорить.
- За то, что речей не говорю?
- И за это, а главное - за то, что вы не топорщитесь... не играете роли. Такой, как есть.
- Мало ли, что я прежде говорила... Вот вы беспутный, а работали-таки много... в Париже.
- И женился даже. Ну, до свиданья... Когда к вам можно?
- Да хоть завтра вечером.
- Не могу, я на юбилее Косицкого. Хочу всю Москву видеть. Да и юбиляра стоит почтить - премилый человек! А вы разве не собираетесь? Поедемте, Маргарита Васильевна. Я заеду за вами. Идет?
- А за обедом сидеть будем рядом, Василий Васильевич. Займите места.
Невзгодин еще раз пожал руку хозяйке и откланялся.
Дорогой, плетясь на санях, Невзгодин думал о Маргарите Васильевне.
Он находил, что она очень похорошела с тех пор, как вышла замуж, и стала еще обворожительнее, как женщина. Но думал он об этом совсем объективно. Красота Маргариты Васильевны уж не влекла к себе, как прежде, когда он безумствовал от любви. Теперь он может быть с ней таким же приятелем, каким был на холере, оставаясь совсем равнодушным к ее женским чарам. Она славный человек, и с ней нескучно и без ухаживания, что большая редкость. Он непременно будет ее навещать, и часто.
"Да, видно, любовь в самом деле не повторяется!" - думал Невзгодин. А как он ее тогда любил! Целых два года не мог отделаться от этой любви, и вот теперь совсем не жалеет, что она ему отказала. Жаль только бедняжку, она несчастлива, конечно, с Заречным.
И Невзгодин удивлялся тому, что Маргарита Васильевна живет с человеком, которого, очевидно, не любит и не уважает и все-таки остается его женой. Видно, в самом деле, даже и в самых порядочных женщинах животное дает-таки себя знать, и они прощают такому красавцу, как Заречный, то, что не простили бы самому гениальному человеку, будь он дурным мужем.
- Это свинство! - проговорил вдруг вслух, охваченный негодованием, Невзгодин. - Свинство! - повторил он.
- Что, барин? - спросил его извозчик.
|