|
XX
Часов около одиннадцати Маргарита Васильевна вернулась домой. С ней был Невзгодин.
В ярко освещенной прихожей Катя подозрительно оглядывала обоих. Лицо Маргариты Васильевны казалось ей возбужденным.
- Пожалуйста, Катя, самовар поскорей.
- Сейчас будет готов.
- А вы что же так рано из гостей? - ласково спросила Маргарита Васильевна, обратив внимание на щеголеватое праздничное платье горничной.
- Я не ходила со двора, барыня.
- Что так? Раздумали?
- Раздумала.
- Идемте, Василий Васильевич, ко мне!
И с этими словами Маргарита Васильевна прошла через гостиную в свой маленький кабинет.
Катя побежала вперед, чтоб зажечь лампу.
- Так очень проскучали на нашем собрании, Василий Васильич? - спрашивала Заречная, опустившись на диван и оправляя свои сбившиеся под шапочкой золотистые волосы.
- Порядочно-таки.
Невзгодин закурил папироску и, усаживаясь в маленькое кресло, продолжал:
- Благотворительные дамы вашего попечительства напомнили мне соседку за обедом на юбилее Косицкого... Так же болтливы и с таким же самодовольным апломбом говорят о пустяках.
- И я на вас произвела такое же впечатление?..
- Вы хоть были лаконичны, Маргарита Васильевна!
Катя, намеренно долго поправлявшая абажур, слушала во все уши.
В ее лукавых темных глазах, острых, как у мышонка, сверкнула усмешка, и они снова недоверчиво скользнули по Маргарите Васильевне.
"Все-то ты врешь!" - говорили, казалось, глаза горничной.
Отворив двери, она спросила извозчика, стоявшего у панели:
- Ты сейчас привез барыню с барином?
- Я самый.
- Откуда ты их привез?
- Со Стоженки.
- С улицы посадил?
- Нет, касатка, из дома взял. Оттуда много барынь выходило. А ты чего расспрашиваешь? На чаек, что ли, господа выслали? - спросил, смеясь, извозчик.
Катя быстро скрылась в двери.
Она возвратилась на кухню и стала разогревать самовар, не совсем довольная, что ее подозрения о барыне и Невзгодине не подтвердились. Она была уверена, что ссора, и, по-видимому, серьезная, между мужем и женой вышла из-за Невзгодина. Они, наверно, влюблены друг в друга, хоть и отводят людям глаза, и оттого бедный Николай Сергеич сослан в кабинет.
"Нашла, дура, на кого променять!" - подумала Катя, горевшая желанием открыть глаза Николаю Сергеевичу, чтобы он по крайней мере не мучился напрасно.
И сегодня, когда после обеда приехал Невзгодин и ушел вместе с Маргаритой Васильевной, Катя почти не сомневалась, что они отправились на тайное свидание. Оказывается, они действительно были в попечительстве. Катя не раз там бывала.
Впрочем, обманутые подозрения не поколебали ее уверенности в том, что Маргарита Васильевна влюблена в Невзгодина. Ей очень хотелось, чтобы это было так и чтобы муж об этом узнал. Тогда перестанет она важничать и строить из себя недотрогу. Не лучше, мол, других!
Пока Катя, занятая этими соображениями, почерпнутыми из ее наблюдений в течение десятилетнего пребывания в должности горничной, накрывала в столовой на стол, Маргарита Васильевна, внезапно прервав речь о своих благотворительных планах, в которые она начала было посвящать Невзгодина, значительно проговорила:
- А у меня новость, Василий Васильевич.
- Новость! Какая?
- Я расхожусь с мужем!
Как бы он обрадовался, если б Маргарита Васильевна сообщила эту новость год тому назад. А теперь у него хотя и было дружеское участие к человеку, жизнь которого неудачно сложилась, но, главным образом, в нем был возбужден писательский интерес. Он это хорошо сознавал, взглядывая без малейшего волнения на красивое лицо когда-то любимой женщины. И к тому же он несколько скептически отнесся к этой новости. Не расходилась же она раньше, отдаваясь нелюбимому супругу. Отчего же теперь расходится? И ради кого? Кажется, барынька никого не любит?
Глаза Невзгодина чуть-чуть улыбались, когда он проговорил:
- От души поздравляю вас, Маргарита Васильевна, с добрым намерением!
- Это не намерение, а решение! - воскликнула молодая женщина. - Слышите ли, решение! А вы, я вижу, не верите! - раздраженно прибавила Маргарита Васильевна, самолюбие которой было сильно задето и недостаточно, по ее мнению, горячим отношением Невзгодина к сообщенному факту, и его недоверчивостью к ее решению.
"Он вправе не верить!" - подумала она в следующее мгновение. И краска стыда и досады залила ее щеки. Ей вдруг сделалось обидно, что она заговорила об этом с Невзгодиным. Он далеко не такой ее друг, как ей прежде казалось.
- Впрочем, верьте или не верьте, это ваше дело!
- Да вы не сердитесь, Маргарита Васильевна.
- Я не сержусь...
- Полноте... Сердитесь... А еще умный человек!
- При чем тут ум?
- Вы недовольны моими словами... Вам непременно хотелось бы слышать в них полную веру в то, что вы сказали?.. Но подумайте, виноват ли я, что этой веры нет. Или вы хотите, чтобы я лгал?..
- Я этого не хочу.
- Так сердитесь, коли хотите, а я лишь тогда поверю вашему решению, когда вы разойдетесь...
Эти слова взорвали молодую женщину. Она поняла причины недоверия Невзгодина и, возмущенная до глубины души, сказала:
- Я не расхожусь сейчас, сегодня, только потому, что муж умолял подождать несколько времени. Не могла же отказать ему в этом я, виноватая перед ним. Он может, конечно, думать, что я из жалости к нему перерешу и останусь его женой, но вы как смеете не верить мне, раз я вам говорю, что оставляю мужа... Или вы такого скверного мнения о женщинах, что не допускаете, чтобы женщина могла понять всю мерзость своего замужества... Или вы думаете, что меня пугает перспектива одиночества и трудовой жизни?
Невзгодин терпеливо выслушал эту горячую тираду и ничего не ответил.
- Что ж вы молчите? Или и теперь не верите?..
- Словам я вашим верю, но...
- Но что? - нетерпеливо перебила Маргарита Васильевна.
- Позвольте мне пока остаться Фомой неверным... Ведь Николай Сергеич вас очень любит.
- Но я его не люблю! И я это ему сказала вчера.
- А если он не совладает со своей страстью...
- Этого быть не может...
- Однако?
- Я помочь не могу...
- Но пожалеть можете и пожалеете, конечно?
- А если пожалеете, то, пожалуй, и не оставите его, если не полюбите кого-нибудь другого.
- И буду опять его женой, хотите вы сказать? - негодующе спросила Маргарита Васильевна.
Невзгодин благоразумно промолчал и через минуту мягко заметил:
- Жизнь не так проста, как кажется, Маргарита Васильевна, и человек не всегда поступает так, как ему хочется... И вы простите, если я рассердил вас... Увы! На мне какой-то рок ссориться даже с друзьями... Но поверьте, я искренне буду рад, если вы обретете счастье хотя бы в вашей личной жизни.
Он проговорил это с подкупающей искренностью. Маргарита Васильевна несколько смягчилась.
- Так вы не очень сердитесь, Маргарита Васильевна?
- Да вам не все ли это равно?
- Не совсем.
- Ну, так я скажу, что сержусь. Вы меня обидели! - взволнованно проговорила Маргарита Васильевна.
- Если и обидел, то невольно... Простите.
- Прощу, когда вы убедитесь, что я умею исполнять свои решения.
- Но все-таки пока не смотрите на меня, как на врага... И в доказательство протяните руку.
Маргарита Васильевна протянула Невзгодину руку. Он почтительно ее поцеловал.
Несколько минут длилось молчание.
Невзгодин чувствовал, что Маргарита Васильевна все еще сердится, и наблюдал, как передергивались ее тонкие губы и в глазах сверкал огонек.
И в уме его проносилась картина будущего примирения супругов. Он раскается ей в своем фразерстве, объяснит, почему он не герой, напугает ее своей загубленной жизнью без нее и припадет к ее ногам, выбрав удобный психологический момент. И она пожалеет, быть может, такого красавца мужа и отдастся ему из жалости, как отдавалась раньше из уважения к его добродетелям. По крайней мере, так будет утешать себя, не имея доблести сознаться, что в ней такое же чувственное животное, как и в других...
А все-таки ему было жалко Маргариту Васильевну. И он припомнил, какие требования предъявляла она к жизни, когда была девушкой, как высокомерно относилась она к тем женщинам, которые живут лишь одними интересами мужа и семьи, как хотелось ей завоевать независимость и выйти замуж не иначе, как полюбивши какого-нибудь героя и быть его товарищем... И вместо этого - замужество по рассудку, из-за страха остаться старой девой. Даже храбрости не было отдаться своему темпераменту, не рискуя своей свободой... И теперь неудовлетворенное честолюбие несомненно неглупой женщины, не знающей, куда приложить ей силы. Разочарование в героизме мужа, разбитая личная жизнь и постоянное резонерство, которое мешает ей отдаваться непосредственно жизни и жить впечатлениями страстного своего темперамента, который она старается обуздать.
Невзгодину казалось, что он понимал Маргариту Васильевну и что она такая, какою он себе теперь представлял. Как далеко было это представление от прежнего, когда Невзгодин, влюбленный, считал Маргариту Васильевну чуть ли не героиней, способной удивить человечество.
И ему вдруг стало жалко прежних своих грез, точно с ними улетела и его молодость. Ведь и его личная жизнь не особенно удачная. И он не любит ни одной женщины... да и вообще одинок. Счастье его, что в нем писательская жилка. Как бы скверно ему жилось на свете без этой чудной творческой работы, которая по временам так захватывает его... И теперь, после нескольких дней пребывания в Москве, он чувствовал позыв к работе... Крайне сочувственное письмо, полученное им сегодня вместе с корректурами от редактора журнала, в котором печаталась повесть Невзгодина, подбодрило его, и он решил исправить и другую свою вещь и послать ее тому же редактору.
- Вы в Москве думаете оставаться, Маргарита Васильевна? - спросил наконец Невзгодин.
- В Москве. Сперва поселюсь в меблированных комнатах, а потом, при возможности, найму квартиру... Уехать мне нельзя. Тут у меня занятие... Поближе к редакциям быть лучше, а то того и гляди потеряешь работу... И наконец, это новое дело... Не оставлю я его.
- Разумеется, надеюсь. Аносова уже обещала пятьдесят тысяч.
- Обещала, но не дала?
- Что за противный скептицизм! Она не отступится от своего слова.
- Ну, положим, и не отступится. А еще на каких богачей надеетесь?
- На Рябинина! Слышали про этого миллионера?
- Еще бы! Знаменитый фабрикант и безобразник. Имеет гарем на фабрике и в то же время собирается, говорят, издавать газету в защиту бедных фабрикантов, которых все обижают.
- Еще надеюсь на Измайлову.
- На эту бывшую Мессалину и дисконтершу на покое? Чего ради они дадут вам денег на устройство дома для рабочих? И кто вас надоумил к ним обратиться?
- Аглая Петровна.
- Она, этот министр торговли в юбке? В таком случае надо попытать счастья.
- К Рябинину я поеду сама. А к Измайловой надо послать мужчину.
- И это советовала великолепная вдова?
- Да. И советовала, чтобы к ней обратился с просьбой Николай Сергеич.
- Отличный психолог Аглая Петровна! Превосходно распределяет роли! - усмехнулся Невзгодин.
- Мужа я просить не хочу, - продолжала Маргарита Васильевна. - А вот если бы вы, Василий Васильич, не отказались помочь делу и поехать к Измайловой, то я была бы вам очень благодарна.
- Я? С моей тщедушной фигурой? - воскликнул, смеясь, Невзгодин. - Да вы, видно, хотите провалить дело, посылая меня, Маргарита Васильевна! Измайлова со мной и говорить-то не захочет.
- Полно смеяться. Я вас серьезно прошу.
- Да я не отказываюсь. Отчего и не посмотреть на Мессалину, обратившуюся в мумию.
- Так поезжайте. А я вам достану от Аглаи Петровны рекомендательное письмо. Кстати, вы и писатель... А Измайлова их уважает...
- Извольте, я поеду, но, если даже и обещания не привезу, вина не моя.
В эту минуту двери бесшумно отворились, и на пороге появилась Катя с докладом, что самовар готов.
И снова Катя была обманута в ожиданиях:
Ее быстрый взгляд, давно изощрившийся все видеть во время внезапных появлений в комнату, когда в ней сидят вдвоем хозяйка и гость, не уловил никаких признаков любовной атмосферы, и лица и положения обоих собеседников не внушили никаких подозрений даже и Кате, знавшей по опыту, как горячо целуют в какую-нибудь короткую секунду самые почтенные мужья в коридоре, почти на глазах у жен.
Но она все-таки не теряла надежды узнать "всю правду".
Маргарита Васильевна стала разливать чай, продолжая разговаривать с Невзгодиным. Они теперь говорили о статье в "Старейших известиях" и хвалили письмо Косицкого и сдержанный ответ оклеветанных. Несмотря на то что Катя нарочно подала два стакана, Маргарита Васильевна даже и не подумала спросить: дома ли муж и не хочет ли чаю?
Это отношение к мужу решительно возмутило горничную.
"Они пьют себе чай и закусывают, а бедный Николай Сергеич сидит себе один-одинешенек, точно оплеванный!" - подумала Катя, стоявшая в коридоре и жадно прислушивавшаяся к тому, что говорят в столовой.
И она прошла к кабинету и приотворила двери.
Николай Сергеевич по-прежнему сидел за письменным столом, откинувшись в кресле.
Тогда Катя, оправив волосы, вошла в комнату и тихо приблизилась к профессору. При виде его подавленного, грустного, слегка осунувшегося лица ей сделалось бесконечно жалко Николая Сергеевича.
- Что вам, Катя? - спросил Заречный.
- Чаю не угодно ли, барин? Только что самовар барыне подала! - говорила Катя как-то особенно почтительно-нежно, взглядывая робко и в то же время значительно на Заречного.
- А барыня вернулась?
- Недавно вернулись вместе с господином Невзгодиным... Они в столовой...
Заречный поморщился, точно от боли.
"Опять этот Невзгодин!" - подумал он.
- Так прикажете чаю, Николай Сергеич? Может, и кушать хотите... Я вам сюда подам, если вам не угодно выйти... В одну минуту все сделаю.
- Я ничего не хочу.
Заречный поднял глаза на заалевшее хорошенькое и свежее лицо горничной и вдруг перехватил такой восторженный и пламенный взгляд, что тотчас отвел глаза в сторону, несколько удивленный и сконфуженный, и проговорил неожиданно для самого себя мягко:
- Спасибо, Катя. Вы... вы услужливая девушка.
- Что вы, барин? За что благодарите? Да разве вы не видите, что для вас я что угодно готова сделать. Только прикажите! - прибавила она почти шепотом.
- Ну, так сделайте мне поскорее постель! - полушутя приказал Заречный, делая вид, что не замечает горячего тона Кати.
- Здесь! - ответил, не поднимая глаз, Заречный, чувствуя, что этот вопрос заставил его покраснеть и сильнее почувствовать стыд своего положения вдовца при жене.
И, словно бы желая скрыть это обидное положение, прибавил:
- Я устал и лягу пораньше... И кроме того, мне необходимо раньше завтра встать! - говорил Николай Сергеевич, внутренне стыдясь, что он должен врать перед горничной. - Вы можете разбудить меня в шесть часов? - неожиданно спросил он строгим голосом.
- Когда угодно, барин.
- Так разбудите, пожалуйста.
- Будьте покойны, разбужу. Покойной ночи, барин. И дай вам бог приятных снов.
Она не уходила, точно ожидая чего-то.
- Можете идти, Катя. Больше мне ничего не нужно! - сказал Заречный.
Катя подавила вздох и медленно вышла.
Николай Сергеевич, однако, не ложился. Он поднялся с кресла и, приоткрыв двери, прислушивался к разговору в столовой. Оттуда временами долетали фразы незначащего разговора, и это несколько успокоивало Заречного. Скоро он услыхал, что Невзгодин прощается... Он взглянул на часы... половина первого... "Значит, не особенно долго сидел... Верно, Рита рассказала ему, что бросает меня!"
И Заречный чувствовал себя несчастным, одиноким и немножко виноватым перед Ритой.
"Нет, одно спасение в работе, в науке!" - думал он, когда лег в постель и сладко потянулся, расправляя усталые члены.
он прежде не думал, когда считал себя счастливым и словно бы не замечал в себе той двойственности, о которой с такою страстностью напомнил ему Медынцев. Довольно фраз... Он за них достаточно наказан...
И вся суетливая деятельность его вне университета казалась теперь ему ненужной, бесцельной и опасной. Из-за пустяков можно лишиться положения. "Был Заречный, и нет Заречного!" - припомнил он насмешливые слова Найденова и проникся их вескостью, откровенно признаваясь самому себе, что он трус, скрывающий от людей эту трусость речами о компромиссе.
Наконец все как-то перепуталось в его мозгу, потеряло ясность, и он заснул с мыслью о том, что надо заниматься одной наукой, которая представилась ему вдруг в лучезарном образе Риты.
Заречный проснулся от света, падавшего ему в глаза, и от того, что чья-то мягкая, теплая и вздрагивающая рука осторожно дергала его за плечо.
Проснувшись, он увидел наклонившуюся над ним Катю в капоте, плотно облегавшем красивые формы ее крепкого стана. Она смотрела на него с нежной вызывающей улыбкой. Оголенная белая рука держала свечку, свет которой освещал заалевшееся пригожее лицо с лукавыми черными глазами...
Заречный закрыл глаза, будто собираясь заснуть.
- Вставайте же, милый барин! - настойчиво повторила девушка, еще ниже наклоняясь над Заречным и обдавая его лицо горячим дыханием.
Вместо ответа он протянул руку и грубо и властно обхватил ее талию и привлек к себе.
Молодой профессор старался не глядеть на Катю. Он был сконфужен, сознавая себя виноватым и словно бы осквернившим свою любовь к Рите, и в то же время чувствовал себя в это утро как бы спокойнее, уравновешеннее и не таким несчастным.
Конечно, он оправдывал себя и во всем винил Катю, вздумавшую будить его, вместо того чтобы стучаться в дверь, и решил, что больше этой вспышки зверя не повторится в нем. Однако в тот же вечер, когда Катя готовила ему постель, он как-то особенно внимательно смотрел на ее розоватый затылок и, когда она пожелала ему покойной ночи, снова приказал разбудить себя в шесть часов.
Катя метнула глазами, вся вспыхивая от радости, и почтительно-официальным тоном ответила:
- Слушаю, барин!