ГЛАВА VII
1
- О господин Чайк!.. Не подумайте обо мне дурно, господин Чайк, ежели я до сих пор не заходил к вам, не скажите: "Какая неблагодарная скотина Абрамсон!.. Какая свинья Абрамсон!.." О, если б вы знали, отчего я до сих пор не приходил к вам...
И Абрамсон, в обтрепанном платье, похожем на лохмотья, ставший, казалось, совсем немощным стариком, бледный, осунувшийся, с лицом, полным скорби и отчаяния, крепко пожал своими костлявыми пальцами руку Чайкина и, беспомощно опустившись на кресло, примолк.
Чайкин в первую минуту подумал, что Абрамсон потерпел полную неудачу со своей ваксой, и, желая подбодрить его, проговорил:
- Нечего падать духом, господин Абрамсон. Бог даст, дела поправятся... Ежели вакса не пошла...
- Какая вакса, господин Чайк?!. О, если б вакса!..
- Что же такое?..
- Ривка... Я только вчера мою Ривку закопал в землю... Дитю свою единственную, Чайк!
И старик опустил голову и вытирал слезы своей грязной рукой.
- И вольный воздух не помог, - заговорил он через минуту, едва сдерживая рыдания, - и доктор не помог... Каждый день ездил... по три доллара платил ему из тех денег, что вы дали на ваксу... лекарство прописывал, а не спас Ривку... "Ежели бы, говорит, раньше схватили... А то, говорит, у нее запущенная болезнь... повреждение легких..." Я в ноги ему кланялся, просил спасти Ривку, по пять долларов обещал давать, - он не согласился. "Я, говорит, не бог..." А она-то, дитю мое, все думала, что поправится... Меня успокаивала. "Не плачьте, говорит, папенька... Я здорова буду..." И все вас, Чайк, вспоминала... жалела вас, что вы за свое геройство пострадали... Газеты читала, где о вас было писано... "Вот, говорит, какой он"... И все собиралась идти к вам... Все надеялась... А сама что ни день, то худела и ровно свечка таяла... И я около нее безотлучно находился... Баловал ее на ваши деньги... И как она радовалась, что я больше не приводил матросов с тех пор, как вы помогли, Чайк... Как вас благодарила!.. "Вот, говорит, поправлюсь, беспременно сама поблагодарю"... И все требовала газеты о вас читать... Сама уж не могла... Вовсе ослабела. И какая она умница была, если б вы знали!.. И какое чувствительное у нее было сердце! И как наказал меня бог, Чайк, о, как наказал за мои грехи, за то, что я дурным гешефтом занимался... Ривочка часто плакала об этом... И тогда, когда я привел вас, Чайк, и велел приготовить вам нехороший пунш, она не согласилась, и жена не согласилась... И Ривка грозилась, что уйдет от меня, если с вами, Чайк, я нехорошо поступлю...
Чайкин сочувственно слушал горестные излияния старого еврея и жалел его и хотел как-нибудь смягчить его горе, но понимал, что это невозможно, что никакими словами не поможешь.
И, когда Абрамсон смолк и, подавленный скорбью, поник головой, Чайкин пожал его руку.
Скоро Абрамсон поднялся с кресла и стал прощаться.
Тогда Чайкин спросил:
- Вы на старой квартире, Абрам Исакиевич?
- Пока на старой... Хочу оставить ее...
- И скоро?
- Так вы, Абрам Исакиевич, дайте ваш новый адрес... Я, как выпишусь, зайду к вам... А пока позвольте мне, как компаньону, внести еще деньги на вашу ваксу... Вот получите сто долларов...
Абрамсон энергично закивал отрицательно головой, и слезы блестели на его глазах, когда он наконец проговорил:
- Не надо... не надо. Вы и так помогли. И у меня еще осталось пятьдесят долларов. Мы, бог даст, как-нибудь проживем... Я с ларьком буду ходить... а не то газеты продавать... Спасибо вам, Чайк!
И Абрамсон, словно бы боясь соблазна в виде банкового билета, поторопился уйти.
2
Однажды утром, за несколько дней до выписки Чайкина из госпиталя, к нему явился высокий господин пожилых лет, в каком-то необыкновенно ярком полосатом пиджаке и в таких же штанах, в цилиндре, и, пожавши Чайкину руку, сел в кресло, заложил нога на ногу, сплюнул на пол и спросил:
- Имею честь видеть знаменитого мистера Чайка?
- Я самый.
- Очень приятно, сэр... А я директор общедоступного театра, в котором даются ежедневно всякие представления... Доллар за вход во всякие места... Публики всегда множество.
И с этими словами директор вынул из кармана красную, необычайных размеров афишу, сунул ее в руку Чайкина и, указывая пальцем на конец афиши, сказал:
- Прочтите!
Несколько изумленный Чайкин прочел напечатанный крупнейшими буквами анонс:
"В непродолжительном времени будет поставлена пьеса: "Пожар на пристани, или Спасение ребенка".
- Прочли? - спросил директор.
- Прочел! - отвечал Чайкин.
- И поняли, конечно, зачем я пришел к вам, мистер Чайк?
- Нет, не понял.
Директор пристально взглянул на Чайкина своими плутоватыми глазами и проговорил:
- Я пришел предложить вам выгодное дельце...
- Какое?
- То есть как это?
- А так... Когда дом будет в пламени, вы подыметесь по лестнице и снесете ребенка. Разумеется, после этого вы не попадете в госпиталь! - смеясь прибавил директор, - огонь театральный не обожжет... Вы только вымажете лицо сажей, когда будете спускаться... И по окончании спектакля получите пятьдесят долларов. Хотите на десять представлений условие? Публика валом повалит, когда прочтет, что настоящий мистер Чайк будет спасать в общедоступном театре ребенка. Пятьдесят долларов за то только, чтобы подняться по лестнице и вымазать себе лицо сажей, - согласитесь, плата хорошая. Что вы на это скажете? Согласны, разумеется, получить пятьсот долларов в десять дней, а? - спрашивал директор, подмигивая глазом.
Чайкин в первую минуту ошалел: до того ему казалось странным и смешным это предложение - показываться перед публикой в театре и проделывать "не взаправду" то, что он сделал, рискуя своею жизнью.
И, добродушно рассмеявшись, он наконец ответил:
- Не согласен.
- Понимаю. Вы полагаете, что я должен семьдесят пять долларов предложить за вечер? - спросил директор, не без уважения к сообразительности Чайкина.
- Совсем не согласен...
- Значит, сто хотите? Что ж!.. Я заплачу вам и сто... так и быть... Тысячу долларов получить приятнее... А может, и больше, если пьеса будет иметь успех и выдержит больше десяти представлений... Вы ловкий парень, мистер Чайк. Понимаете выгоду своего положения!
Но когда в ответ на слова директора Чайкин объяснил, что он ни за какие деньги не пойдет, как он выразился, "срамиться" перед публикой, янки вытаращил на него глаза и, сердито сплюнув, поднялся с места и проговорил:
- У меня в театре срамиться?.. Чистые денежки получать, значит - срамиться?.. Отказаться от моего предложения - так это действительно значит осрамиться перед здравым смыслом! Прощайте, сэр. Очень жалею, что считал вас более сообразительным джентльменом.
И, кивнув головой, директор пошел к двери.
Однако у дверей он остановился и, повернувшись к Чайкину, крикнул:
- Сто двадцать пять, и ни цента более!
Чайкин в ответ рассмеялся. Директор, пробормотав какое-то ругательство, скрылся за дверями и, увидевши в коридоре сиделку, спросил ее, указывая на двери комнаты Чайкина:
- Этот русский в своем уме?..
- Кажется.
- Сомневаюсь! - произнес директор и направился к выходу.
Когда сиделка вошла к Чайкину, он все еще улыбался, вспоминая директора и его предложение.
- Верно, веселый гость был у вас, Чайк? - спросила сиделка.
- Зачем же он у вас был? Что ему от вас надо?
Чайкин рассказал и объяснил, какие деньги предлагал ему директор.
- То-то он вас сумасшедшим считает! - со смехом объявила сиделка.
- За то, что я отказался?
- Разумеется. Тысячу долларов не скоро заработаешь.
- И вы считаете меня сумасшедшим? - смеясь спросил Чайкин.
- О нет... На такую работу, какую предлагал вам директор, и я бы не пошла на вашем месте, Чайк.
- Еще бы! Вы вот тут трудитесь по-настоящему, людям на пользу... И как я поглядел, так вижу, что очень трудная ваша работа ходить за больными, особенно за тяжкими...
- Трудная, Чайк! - отвечала сиделка.
Она была не старая девушка, и лицо ее, задумчивое и кроткое, сохраняло еще остатки былой красоты.
- Теперь еще я привыкла, а прежде тяжело было смотреть на людские страдания и утешать умирающих... говорить, что они поправятся, когда знаешь, что дни их сочтены...
- Никогда не забуду, как вы за мной ходили, мисс Джен! Вы да мисс Кэт меня и выходили!.. - с чувством проговорил Чайкин.
Мисс Джен промолвила:
- Да, вы очень были опасны, Чайк. Мы думали, что вы не выживете. И какие ужасные страдания вы перенесли и с каким терпением! Таких терпеливых мужчин, как вы, я не видела! - прибавила сиделка, взглядывая ласково, точно мать на ребенка, на своего пациента.
- А я не знал, что был так опасен.
- Не знали? Особенно доктора боялись за вас после операции. Не рассчитывали, что вы ее вынесете...
Чайкин с любопытством слушал о том, как он был плох, и теперь, почти здоровый, пополневший и чувствовавший в себе прежние силы, внутренне радовался и еще более проникался благодарностью и к докторам, которые его лечили, и к сиделкам, которые первые дни не отходили от него.
Особенно привязался он за время своей болезни к мисс Джен, которая была всегда так спокойно ласкова, так умело, ловко и в то же время без проявления хотя бы малейшего неудовольствия ходила за ним и одним своим видом как-то успокаивала больного.
- И давно вы так трудитесь, мисс Джен?
- Надо к такому делу особенную склонность иметь... Без этого не вынести таких трудов.
- Надо немножко любить ближнего - вот и все... А я поступила сюда после того, как научилась понимать страдания ближних. Прежде я этого не понимала. Я жила очень богато, Чайк... Я тратила на свои наряды столько, что и вспомнить стыдно... И у меня был жених, миллионер... Но, к счастию, я вовремя поняла весь ужас такой жизни, встретившись с одной несчастной семьей, и уехала от отца... Мать я давно потеряла.
- А отец ваш знает, где вы?
- Теперь знает.
- А раньше?
- Не знал. Но он обо мне получал известия.
- А жених ваш?
- Жених?! - переспросила мисс Джен, и на ее лице появилась горькая усмешка. - Он, как я узнала вскоре, назвал меня сумасшедшей и через месяц женился на другой девушке, богатой не менее, чем была я.
Чайкин слушал и проникался еще большею восторженностью к этой девушке, отказавшейся от богатства и поступившей на трудную должность сиделки. И у него невольно вырвался вопрос:
- И вы, мисс Джен, никогда не жалели о прошлой жизни?
- Первый год жалела и хотела было вернуться к отцу в Бостон.
- И все-таки остались?
- Как видите. И уж теперь отсюда никуда не уйду! - с веселой улыбкой произнесла мисс Джен. - И если вы приедете в Сан-Франциско и захотите повидать свою сиделку, то найдете меня здесь. И я очень рада буду вас видеть, Чайк.
- Разумеется, я к вам приду... Еще бы не прийти... Я за вас богу молиться буду! - говорил Чайкин.
- Вы, Чайк, преувеличиваете... Не будем об этом больше говорить... Чего вы хотите на завтрак?
- Все равно...
- А вот и Дун идет... Так вы не скажете, чего хотите?.. Котлету телячью хотите?
- Хочу.
- И зелени?
- И кусочек сладкого пирога... не правда ли? Я вам все это принесу через час и бутылку вина принесу, а пока вы поболтайте со своим приятелем... - И пожавши руку Дунаеву, сиделка ушла из комнаты.
- Ну, брат Дунаев, и сиделка! - воскликнул Чайкин.
- А что?
- Святой человек... По правде живет.
И Чайкин рассказал о том, как мисс Джен отказалась от богатой жизни, чтоб ходить за больными.
Дунаев был изумлен и не без гордости произнес:
- Вот тебе и американка!
- То-то, и я подивился.
- Ты полагал, что все американцы жадны до денег?
- Полагал, а теперь вижу, что дурак был... зря говорил. Везде есть праведные души...
Дунаев между тем рассказал, что он нанялся капитаном и через неделю двинется в путь. Обоз небольшой - всего тридцать фургонов.
- А еще другую новость сообщу: Билль приехал.
- Когда?
- Часа два тому назад. Я заходил в контору и видел Билля... Он обещал в четыре часа быть у тебя... Обрадовался, что ты поправился... Все о тебе расспрашивал.
Чайкин, в свою очередь, рассказал Дунаеву о посещении директора театра, и оба приятеля весело смеялись. Даже Дунаев, несмотря на то, что считал себя американцем, понял, что директор сделал уж чересчур смелое предложение.
- А деньги он на тебе бы нажил, Чайкин! - добавил, смеясь, Дунаев. - Публика пошла бы смотреть на тебя. Ты ведь в газетах везде пропечатан. Оказал, значит, себя русский человек, настояще оказал, каков он есть! - с неменьшею гордостью за русского проговорил Дунаев.
Через полчаса явился Старый Билль. Встреча его с Чайкиным была сердечная.
Дунаев уже успел рассказать Биллю обо всем, что было с Чайкиным за время отсутствия Билля, и Билль не без горделивого чувства смотрел на бывшего своего пассажира и друга.
- А вы, Билль, благополучно приехали? - спрашивал Чайкин. - На дороге спокойно?
- Агенты шалят?
- Агентов я не встречал по дороге, а индейцы вышли на боевую тропу и нападают на ранчи и на проезжающих... пощады не дают, скальпируют. Помните мексиканца трактирщика?
- Помню.
- Убили его.
- И жену?
- Жену увели в плен, а из ранчи унесли всю водку. Теперь против сиуксов из фортов войска послали... Сиуксы скроются до нового случая... Ненавидят они янки.
- За что?
- За то, что янки сюда пришли и занимают их земли, за то, что буйволы убегают дальше и индейцам труднее охотиться, за то, что янки не по-братски с ними обращаются и спаивают их, вот за что, Чайк... И, надо сказать правду, янки виноваты во многом. Можно бы с индейцами ладить. Я жил среди них и знаю этот народ. Добром дело не кончится! - прибавил Билль.
- Что же будет?
- Отгонят индейцев с их мест подальше от дороги и в конце концов уничтожат их. Сила на стороне янки. Пришлют сюда побольше солдат - и будет новая резня... Такие резни уже прежде бывали... Я помню их.
- А вы не встречали дорогой индейцев, Билль?
- На меня не нападали, Чайк. Старого Билля индейцы знают, знают, что он не враг им, и мой дилижанс благополучно миновал опасные места. Ну да недолго уж ездить в дилижансах! - прибавил Билль.
- Отчего недолго?
- Железную дорогу будут строить. Она пройдет из Нью-Йорка во Фриски... Тогда индейцы исчезнут из тех мест, где дорога пройдет.
- И скоро построят дорогу? - любопытствовал Чайк.
- Лет через пять, я думаю.
- Что же вы тогда будете делать, Билль?
- Если к тому времени не умру, то еще будет время подумать об этом, Чайк! - отвечал, смеясь, Старый Билль. - Куда-нибудь в сторону дилижансы все же будут ходить. А где дилижансы, там и Билль... Еще на мой век хватит места на козлах, я полагаю.
Дунаев сообщил о внезапном отъезде Макдональда, о чем он узнал, посетив квартиру бывшего агента. Билль проговорил:
- То-то и я так полагал! - заметил Чайкин.
- Но что же могло с ним случиться? - спросил Дунаев.
- Мало ли что случается! - значительно вымолвил Билль. - Агенты и здесь иногда пошаливают. А Макдональд для них лакомый кусок...
- Почему?
- А потому, что у него богатые родные и прошлое у него не из чистых; знали его за Дэка, а он оказался Макдональдом. Если сообщить родным о Дэке, то им не особенно будет приятно, а если взять с Макдональда выкуп, то Дэка знать не будут... Понимаете, Дун?
- Так вы думаете, Билль, что с Макдональдом случилось что-нибудь неладное?
- Ничего я не думаю. Я только нахожу странным, что Макдональд не дает о себе знать. Мне будет очень жаль, если с молодым человеком, которому мы все трое обязаны, что-нибудь случилось неладное. И я наведу справки! - прибавил Билль с спокойною решительностью человека, у которого слово не расходится с делом.
- Вот так отлично сделаете, Билль! - обрадованно сказал Чайкин.
- Постараюсь, Чайк.
И с этими словами Билль кивнул головой и ушел, обещая скоро вернуться и поболтать с Чайкиным.
3
Из госпиталя Билль отправился в контору: "Джон Макдональд и К®" и попросил свидания с распорядителем фирмы.
Когда Билля позвали в кабинет, он увидал перед собой старого, сурового и холодного с виду джентльмена в безукоризненном черном сюртуке и в белом галстуке.
При появлении Билля старый джентльмен поднял глаза с письма, которое писал, и, оглядев Билля с головы до ног, спросил:
- Что вам нужно и кто вы такой?
- Я - Старый Билль, кучер в Обществе дилижансов. Может быть, слышали?
- Слышал! - коротко отрезал представитель фирмы "Джон Макдональд и К®" и вслед за тем протянул руку Биллю.
- Какое же у вас дело ко мне, Старый Билль?
- Насчет вашего племянника, Вилли Макдональда! - ответил Билль и уселся в кресло напротив старика, не дожидаясь его приглашения.
При этом имени старик нахмурился.
- А я бы дал доллар за доллар за Вилли. Он малый хороший, Джон Макдональд и К®! Но обязательства его у меня нет никакого, а у него есть мое... и я хотел бы уплатить по этому обязательству вашему племяннику...
- Гмм... Очень странно... И велико оно?..
- Очень велико, - настолько, насколько может быть велико обязательство человека, которому оказали большую услугу.
- Это Вилли оказал услугу... И большую? - недоверчиво процедил старик.
- Немалую, если считать, что спасти человека от неприятности быть убитым или, по меньшей мере, раненным, рискуя при этом собственной шкурой, есть услуга...
- Что же вам угодно от меня в таком случае?
- Узнать, где Вилли Макдональд. Не имеете ли вы о нем известий?
- Никаких. Знаю, что его здесь нет.
- И никто не может дать мне сведений?
- Сходите к его матери, мистрис Макдональд... У нее вы, может быть, что-нибудь узнаете!
И с этими словами представитель фирмы кивнул головой, давая понять, что разговор окончен.
Старый Билль разыскал мать Макдональда и нашел ее обезумевшей от горя. Она ничего не знала о сыне с тех пор, как он внезапно куда-то уехал.
- Он говорил, что собирается уехать?
- В том-то и дело, что нет. В тот же день он обедал у меня и ничего не говорил об отъезде.
- Делаете вы розыски?
- Я обращалась к шерифу, напечатала объявление в газетах...
- Говорили ли вы об этом с своим братом, главой фирмы "Макдональд и К®"?
- Говорила...
- И что же?..
"Или знает, но не хочет сказать", - подумал Старый Билль.
- Но по крайней мере он подал вам какой-нибудь совет? - спросил он.
- Никакого... Он не любит Вилли.
- За что?
про вас и про Чайка!.. Вы знаете, что он ничего слишком дурного не сделал! - говорила мать, защищая сына.
- Уверен! - храбро солгал Билль, чтобы оставить старуху в прежнем неведении относительно очень некрасивых дел ее сына.
- А Джон Макдональд и К® скуп... Он все боится, что Вилли заставит его платить свои долги, и не хочет о нем разговаривать.
- Вы говорите, скуп?
- Очень, Билль.
- Вилли не обратился бы к нему! - торопливо сказала мать.
- Да и Джон Макдональд и К® не дал бы их?
- Наверное, не дал бы...
Собравши эти сведения, Старый Билль успокоил, насколько умел, старуху, выразив надежду, что Вилли, вероятно, скоро вернется из путешествия и расскажет о своих приключениях, и ушел, втайне очень встревоженный, на квартиру, в которой жил до своего отъезда Макдональд.
- Уехал куда-то! - прибавил она.
- Не знаете куда, милая барышня? - приветливо спросил Билль, не сомневаясь в том, что горничная кое-что знает.
- Не говорил.
- В котором часу он уехал?
- Прямо на железную дорогу?
- Нет, кажется.
- Он взял с собой чемодан?
- Нет, не брал.
Горничная сперва заплакала, а потом стала браниться, что ее, честную девушку, и вдруг словно в чем-то подозревают.
Однако когда Билль сказал, что если она категорически не ответит на его вопрос, то он обратится к шерифу, - горничная объявила, что мистер Макдональд не взял чемодана и не собирался, по-видимому, уезжать, когда три недели тому назад вышел из дому и не возвратился. Сообщил же ей об отъезде мистера Макдональда какой-то джентльмен, приходивший на другой день, причем прибавил, что Макдональд через несколько дней вернется. А он между тем не возвратился.
- Вот все, что я знаю по этому делу! - заключила свое объяснение горничная.
- Не припомните наружности этого джентльмена?
- Лет сорока или больше?
- Вроде этого.
- Брюнет или блондин?
- Кажется, брюнет.
- Были...
- Длинная борода?
- Не припомню.
- Одет как был, не припомните?
- В цилиндре?
- Да.
- Благодарю вас.
- А вы почему так интересуетесь господином Макдональдом? - спросила, в свою очередь, горничная. - Вы, верно, сыщик?
- Они уже были раньше и расспрашивали... Но, видно, не разыскали мистера Макдональда. Он, верно, улизнул в Европу.
- Почему вы думаете, что ему нужно было улизнуть?
- Так... Иначе куда же он девался?..
Билль не нашел нужным более допрашивать молодую девушку и, далеко не успокоенный полученными сведениями, решил добыть более точные.