ГЛАВА X
1
Очутившись на берегу, Чайкин испытывал радостное чувство человека, вырвавшегося на свободу после долгого плена. Вид садов с роскошною зеленью, эти диковинные фрукты, продававшиеся на улицах, - все говорило ему о земле и в первые минуты заставляло забывать, что он один как перст в незнакомом городе. И все его интересовало: и американцы-южане, совсем непохожие на тех янки, которых он видел в Сан-Франциско, и множество военных на улицах, и еще большее количество негров.
На первых же порах его удивило обращение с ними белых людей. Он видел, как надсмотрщик рабочих, рывших какую-то канаву, подхлестывал бичом по их голым спинам и осыпал ругательствами, и Чайкин только на другой день узнал о том, что негры находятся в рабстве и что война между северными и южными штатами идет именно из-за отмены рабства.
Нащупывая по временам на груди спрятанные в мешочке банковые билеты, наш молодой матрос дошел до одной из больших улиц, имея маленький узелок в руке со всем своим имуществом, и, увидав магазин с готовым платьем, зашел туда.
Через полчаса из магазина вышел совсем другой Чайкин, непохожий на прежнего. В новой пиджачной серой паре, с широкополой сомбреро на голове, в накрахмаленной рубашке с отложным воротником, повязанным цветным галстуком, в крепких, на двойной подошве, башмаках, Чайкин имел вполне джентльменский вид, и когда взглянул в магазине на себя в зеркало, то в первую минуту сам себя не узнал - до того изменил его костюм.
В том же магазине, в котором можно было купить решительно все, Чайкин купил дешевые часы в пять долларов, две смены белья, чемодан и револьвер. Засунув револьвер в карман, он в лавке уложил все свои вещи в чемодан и, расплатившись, вышел на улицу, чувствуя себя словно бы независимее и свободнее, снявши свое матросское отрепье, полученное им от господина Абрамсона.
"То-то удивились бы наши ребята с "Проворного", если б меня увидали!" - подумал молодой матрос, заглядывая в витрины магазинов, отражавшие щеголевато одетого господина.
И он чувствовал себя господином.
Вспоминая ребят, Чайкин словно бы жалел их, что и они не такие же вольные птицы, как он сам, и даже не знают, как приятно быть вольной птицей и не знать над собой гнета. Он понял это всем своим существом и не раз благодарил господа бога в горячей молитве, что он сподобил его сделаться человеком. И вся его жизнь на клипере, где он вечно чего-то боялся, где боцман мог бить его и где сам он казался себе таким ничтожным и в чем-то виноватым, - эта жизнь представилась ему теперь далекой и чужой, хотя тоска по родине временами и заставляла его тосковать и, стоя на "Диноре" у руля, напевать вполголоса свои родные песни.
Чайкин направился в ресторан. Ему очень хотелось есть. Он увидал скромный ресторан, на дверях которого крупными буквами было написано: "Обед за 50 центов", и вошел в двери.
Из дверей коридор вел в небольшой сад, где за столиками сидели обедавшие, и Чайкин уселся за один из свободных столиков.
Тотчас же бой-негр подошел к нему.
- Какое вино будете пить, сэр?
- Дайте пиво.
Обед очень понравился Чайкину, и он после солонины и свинины, которые давали на "Диноре", с удовольствием съел тарелку супа, какой-то рыбы, зелени и мяса. И когда ему подали вазу, полную груш, яблок и персиков, он жадно набросился на них.
- Кофе прикажете, сэр? - снова спросил бой.
- Давайте и кофе! - решительно приказал Чайкин.
Бой принес кофе и подал газету.
Чайкин взял газету и вспомнил "Долговязого", говорившего, что всякий человек должен читать газету.
И на первой же странице он прочитал напечатанное крупными буквами: "Бой "Потомака" с "Вашингтоном".
В заметке описывалось, что "Потомак" обратил в бегство "Вашингтон" и что только свежая погода помешала "Потомаку" пустить ко дну крейсер.
У всех посетителей были газетные листы в руках, и на всех лицах светилось радостное возбуждение. Поднялись шумные разговоры, требовали вина, говорились патриотические речи.
- А вы чего не радуетесь? - вдруг обратился к Чайкину высокий плотный американец с большой бородой, в кожаной куртке и в красном поясе, из-за которого торчал револьвер.
Красное лоснившееся лицо его, масленые глаза и заплетающийся язык свидетельствовали в достаточной степени, что этот господин пьян.
- Чего вы не радуетесь, спрашиваю я вас? - вызывающе продолжал американец, схватывая Чайкина за плечо.
Только тогда Чайкин понял, что обращаются к нему.
- Чего мне радоваться? - ответил Чайкин.
- Вы иностранец... извините... А я думал, вы янки... Тогда я вздул бы вас, а теперь могу только сожалеть, что вы не радуетесь тому, что "Вашингтон" позорно бежал от "Потомака". Вы, верно, недавно в нашей стране?
- Сегодня только.
- Немец?
- Русский... На "Диноре" пришел.
- На "Диноре"!.. Привезли нам ружья... Эй, бой! две рюмки рома!.. Пью за ваше здоровье!..
Незнакомец подсел к Чайкину, внимательно разглядывая его новый костюм и новый чемодан.
Чайкин выпил рюмку рома.
Незнакомец велел подать бутылку и налил Чайкину еще рюмку, но Чайкин решительно отказался и, уплативши по счету, вышел из ресторана.
Едва прошел он несколько шагов, как американец его нагнал.
- Вы ищете гостиницу... недорогую, конечно? Я вам охотно покажу недорогую. Я сам в ней стою. Хотите? Там очень хорошо, и, если у вас есть деньги, не бойтесь. Отдайте их хозяину, и дело в шляпе. Я отдал свои пять тысяч.
Чайкин несколько струсил.
И Чайкин, желая отделаться от навязчивого незнакомца, ответил:
- Благодарю вас. У меня уже взят номер в гостинице.
- Взят? - недоверчиво спросил высокий господин в куртке, взглядывая на чемодан.
- Взят.
- В какой же гостинице, позволю себе спросить? Здесь надо держать ухо востро, и мне не хотелось бы, чтобы иностранец составил неправильное представление о нашем городе, если его обкрадут... Я сам моряк и уважаю моряков. Я капитан Джиксон... Мой катер стоит на рейде... грузится. Вот моя карточка...
И с этими словами капитан дал Чайкину карточку.
- Меня нечего обкрадывать. У меня нет денег! - проговорил сухо Чайкин.
- А разве капитан Блэк, привезший контрабанду, не наградил вас?.. Разве новенький костюм, который так хорошо сидит, куплен в долг и вы не знаете, чем заплатить за номер? - насмешливо продолжал капитан.
И с этими словами он подхватил Чайкина под руку и хотел было свернуть с ним в глухой переулок, но Чайкин быстро повернулся и пустился бежать по улице.
Громкий хохот раздался вслед за ним, и капитан кричал вдогонку:
- Джон!.. Джон!.. остановись, дружище!
Чайкин остановился около небольшой площади, обсаженной деревьями, где было много народа. Остановился и присел на скамейке. Никто не обратил внимания на его бегство. Теперь, когда "капитана" не было близко, Чайкину самому сделалось совестно, что он так струсил. Следовало бы проучить этого мазурика и позвать на помощь вместо того, чтобы позорно бежать. Но Гаук его напугал рассказами о смелых грабителях.
И теперь, когда на скамейку присел какой-то господин с бронзовым лицом, Чайкин как-то подозрительно взглянул на него и отодвинулся подальше.
Как-то быстро настали сумерки, и площадь осветилась огнями. Заиграл военный оркестр, и публика наполнила площадь и окаймлявшую ее аллею.
"Однако не пора ли и к капитану Блэку?" - подумал Чайкин и хотел взглянуть на часы, но в жилетном кармане их не оказалось.
"Ах мазурик!" - вырвалось по-русски у Чайкина, и он со страхом нащупал грудь. Билеты там, на месте. Затем он ощупал карман штанов. Слава богу! И кошелек с несколькими золотыми и серебряные доллары целы.
И Чайкин облегченно вздохнул и решил быть еще осторожнее и избегать по возможности разговоров с незнакомыми людьми наедине.
Прелестный вечер опустился над городом, и месяц томно глядел с высокого звездного неба. Толпы народа высыпали на улицу и сидели у кофеен, у домов. С разных сторон долетали звуки музыки. В воздухе стоял душистый аромат от цветов.
"Славно как!" - шепнул Чайкин, вздыхая полною грудью, и встал, чтобы идти в гостиницу "Юг", к капитану Блэку.
Полисмен, к которому обратился Чайкин, указал на высокое, ярко освещенное здание, бывшее в нескольких шагах.
2
В большом, ярко освещенном вестибюле, сквозь стеклянные двери которого, против входа, темнела листва большого сада, на большом кресле, за барьером, важно восседал старый негр швейцар в красной ливрее и в обшитой галунами красной высокой шляпе-цилиндре.
Чайкин решил обратиться к негру и спросил:
- Позвольте узнать, капитан Блэк дома?
Негр посмотрел на Чайкина, потом на доску, висевшую на стене, покрытой объявлениями, и ответил:
- Ключа третьего номера нет. Верно, третий номер дома. Если вы войдете в первый этаж и повернете в левый коридор, то, постучавшись в дверь, узнаете, дома ли третий номер и захочет ли он вас видеть.
- Благодарю вас.
- Вы, конечно, иностранец?
- Я русский.
- И с "Диноры"?
- С "Диноры".
- Нехороший груз привезла "Динора", нехороший! - тихо проговорил старик негр.
Чайкин поднялся в первый этаж и постучал в двери третьего номера.
- Войдите!
Капитан Блэк полулежал на диване в большой, роскошно убранной комнате, покрытой ковром. На столе перед диваном стояло несколько графинов, бутылка и стаканы. Чайкин заметил, что Блэк был мрачен. Тигр воркнул, но тотчас же смолк.
- Здравствуйте, Чайк. Очень рад вас видеть! Вы - молодцом! - сказал капитан, крепко пожимая матросу руку и оглядывая его костюм. - Совсем джентльмен. Садитесь! Чего хотите? Содовой воды с коньяком? Бренди? Шерри-коблера? Наливайте себе!
- Благодарю, капитан. Я ничего не хочу.
- Как знаете. Ну, куда решили ехать?
- В Сан-Франциско, капитан! - ответил Чайкин, осторожно присаживаясь на кресло, обитое бархатом.
- Значит, остались при прежнем намерении поступить на ферму?
- Да, капитан.
- В "Матросе".
- Напрасно. Это скверная гостиница. Там вас могут обчистить. Перебирайтесь сюда и будьте моим гостем. Не отказывайтесь и не благодарите. Мне хочется быть полезным вам, Чайк!
С этими словами капитан Блэк позвонил и, когда вошел слуга, приказал ему приготовить номер в этом же коридоре для Чайкина и немедленно послать в "Матроса" за вещами джентльмена.
- Напишите на моей карточке свою фамилию. И приложите доллар за уплату за номер. Вот так. Ну, теперь все в порядке. Садитесь, Чайк, и выпейте шерри-коблера... Он не крепок.
И Блэк налил из графина в стакан питье, полное мелкого льда, и, подавая соломинку, проговорил:
- Опустите ее в стакан и тяните. Очень вкусно.
Чайкин покорно исполнил приказание капитана и нашел, что это питье действительно вкусно. А за что с ним так ласков этот странный человек, он этого решительно не понимал.
- Так подумайте, Чайк, о предложении Гаука. А рекомендательные письма вам готовы. Вот они!
Блэк вынул из бумажника два письма и подал их Чайкину.
- Вас охотно возьмут на ферму. Вы - добросовестный работник, Чайк. Я это видел. И боцман были бы недурной, если только экипаж на бриге будет не такой, какой был при мне. Гауку таких и не нужно. Он не будет возить рискованного груза...
- Я в боцмана не пойду, капитан! - решительно заявил Чайкин.
- Почему?
- Не по мне. Надо быть строгим с людьми. А я не умею. Жалко людей...
Блэк удивленно посмотрел на Чайкина.
- Вы говорите: жалко... А вас самих разве жалели?
- Может быть, от этого и жалко! - промолвил Чайкин.
- Чудак вы, Чайк, большой. Редкий экземпляр человеческой породы. Еще стакан шерри-коблера?
- Благодарю. Довольно.
- И, пожалуй, вы правы, что в боцмана не идете... Поезжайте лучше во Фриски и поступайте на ферму. Осмотритесь и, конечно, свою ферму заведете. Хотели бы?
- Чего лучше?
Блэк видел это радостное сияние. Оно, казалось, производило на него успокаивающее впечатление.
- Ну, хорошо. Положим, Чайк, вы купили земли и построили дом. А потом что?
- Чего ж еще мне, капитан?
- И у вас нет других, больших желаний, Чайк? - удивленно и с видимым любопытством ожидая ответа, допрашивал Блэк, потягивая через соломинку шерри-коблер.
- Мало ли чего человек хочет, капитан.
- Например? Чего бы вы еще хотели, Чайк?
- Мать выписать бы из России, если уж самому нельзя на родину. Только едва ли мать поедет.
- Отчего?
- Побоится. Далеко очень.
- А больше у вас нет желаний?..
- Прожить хорошо.
- Что вы называете: хорошо?
- По совести. Людей не обижать, злого не делать.
- И только?.. А разбогатеть разве не хотите?
- Я и так богат, - добродушно промолвил матрос. - И никогда не забуду как вы наградили меня, капитан! - с чувством прибавил Чайкин.
- Я говорю: разбогатеть по-настоящему, иметь много-много денег.
- Бог с ними, с деньгами. Что с ними делать? Я в бедности вырос и никогда не думал о богатстве.
- Я первого встречаю, как вы, Чайк. Счастливый и хороший вы человек! - с необыкновенною задушевностью проговорил капитан Блэк и примолк.
А Чайкин смотрел на бледное, мрачное лицо капитана и про себя пожалел его и подумал:
"Верно, совесть оказала себя!"
"Диноры", и вообще о дурной жизни Блэка, про которую, бывало, на вахтах рассказывал приятель Чайкина - Долговязый.
Наш простодушный матрос чувствовал скорее, чем понимал, что этот человек страшен именно потому, что ничего не боится, не зная удержа своей воле, но что в нем вместе с дурным и злым есть хорошее и доброе, которое теперь заговорило в нем и доводит его до "отчаянности", как про себя определил Чайкин мрачное настроение капитана Блэка.
И Чайкин весь как-то притих, смущенный, что мешает капитану своим присутствием, злоупотребляя его добрым отношением.
Как раз в эту минуту вошел слуга и доложил, что вещи мистера Чайка привезены и что шестой номер для него готов.
И Чайкин поднялся с кресла.
- Вы куда, Чайк? Спать разве хотите?
- Нет, капитан. Но я боюсь помешать вам...
- Напротив, я рад, Чайк, что вы здесь. Я по крайней мере не один... Тоска, Чайк... Вот я и выгодное дело сделал... нажил сегодня хорошие деньги на ружьях, которые мы привезли и из-за которых я рисковал быть повешенным, если бы не размозжил себе голову раньше, чем попасться в руки капитана крейсера, который вчера заставил нас стать на мель... Тут у меня чек на пятьдесят тысяч долларов, Чайк, - говорил Блэк, хлопая рукой по боковому карману. - С этими деньгами можно начать какое-нибудь дело, чистое дело, - и все-таки... тоска... И знаете ли отчего, Чайк?
- Отчего, капитан?
- Во-первых, оттого, что я до сих пор не получаю телеграммы из Фриско... А во-вторых...
Блэк на секунду остановился и с горькой усмешкой прибавил:
- Оттого, что я и не получу ее, если особа, от которой я жду телеграммы, узнала из газет, какой груз привезла "Динора" и какой негодяй капитан брига. Не все, как вы, Чайк, жалеют людей, особенно таких, как я... Выпейте еще шерри. Не бойтесь, Чайк, не будете пьяны. Вам и не надо быть пьяным. Вам забывать нечего, Чайк.
Он налил Чайкину шерри-коблера, а себе содовой воды, наполовину разбавленной коньяком.
Отхлебнувши половину стакана, Блэк неожиданно проговорил:
- И знаете, что я вам скажу, Чайк?
- Что, капитан?
- Если бы я раньше встречал таких людей, как вы, Чайк, то, наверное, получил бы телеграмму, которую жду!
Чайкин решительно не мог понять, какое отношение может иметь получение телеграммы к знакомству с ним, но почувствовал, что он, скромный и простой человек, нужен капитану в эти минуты его тоски и отчаяния.
И, полный участил к нему, он с какой-то уверенностью, вызванною добротою его сердца, проговорил:
- Вы ее получите, капитан!
- Почему вы так думаете, Чайк? - с тревожным любопытством воскликнул Блэк.
А смущение его вызвано было тем, что он не решался сказать капитану, что думает так потому только, что жалеет капитана и всем сердцем хочет, чтобы телеграмма была.
- Вы, Чайк, верно сказали: мне надо получить! - подчеркнул капитан. - И если я ее получу, то весьма возможно, что я попробую развязаться с дьяволом и не стану больше ставить все паруса в попутный шторм, рискуя отправить и себя и других ко дну... Помните, Чайк, тогда на "Диноре", на пути в Австралию... страшно было, а?..
- Очень, капитан.
- Вот так, Чайк, я всю свою жизнь жарил под всеми парусами в попутный шторм с тех пор, как пятнадцатилетним мальчишкой ушел из дома с десятью долларами в кармане. Тогда я был не такой, Чайк... Тогда мать не плакала из-за меня, как потом, Чайк... Тогда она не думала, что ей придется краснеть за сына... И сын не думал, Чайк, что он больше не покажется на глаза матери, чтобы не причинять ей лишнего горя. Не думал, что через других известит о своей смерти. Пусть она лучше думает, что ее любимый сын умер. Это лучше для нее, чем знать, каков у нее сынок. А она похожа на вас, Чайк... Она тоже бросилась бы спасать врага, как бросились вы, Чайк, спасать Чезаре, рискуя жизнью... И тогда, когда вы это сделали, Чайк, вы заставили вспомнить старушку и заставили вспомнить, что и я когда-то был человеком... Вы меня удивили, Чайк, и заставили посмотреться в зеркало... А я давно этого не делал, Чайк... Очень давно... Понимаете ли, что я вам говорю, Чайк, и почему я, страшный капитан Блэк, с вами именно об этом говорю?.. Никому я не сказал бы того, что сказал вам, беглому русскому матросу. И я знаю, что один вы на "Диноре" старались найти и мне оправдание в вашем добром сердце. Не правда ли, Чайк?
- Правда, капитан.
- А все-таки очень боялись меня?
- Боялся.
- Больше, чем своего русского капитана? - спросил Блэк.
- Нет. Своего я по-другому боялся... На своем судне я боялся, что меня будут наказывать линьками, а на "Диноре" я вас боялся, пока вы не показали своей доброты ко мне, капитан...
Блэк налил себе еще коньяку с водой. Он начинал слегка хмелеть и, мрачный как туча, примолк.
Так прошло несколько минут.
- Слушайте, Чайк, о чем я буду просить вас, - наконец заговорил он. - Останьтесь здесь еще три дня. Можете?
- Сколько вам угодно, капитан.
- Всего три дня... Если я в течение трех дней не получу телеграммы, то попрошу вас передать собственноручно письмо одной особе во Фриско. Письмо и в нем чек на пятьдесят тысяч долларов на предъявителя. И, кроме того, попрошу вас, Чайк, рассказать обо мне то, что вы видели и что слышали теперь... Исполните, Чайк?
- В точности исполню, капитан.
- Если особы этой не будет во Фриско, вы узнаете от ее матери, куда дочь уехала, и немедленно поедете туда, где она находится, чтобы лично передать письмо и сказать обо мне. Деньги на расходы по поездке получите, разумеется, от меня. Сделаете это, Чайк?
- Будьте уверены, капитан.
- А если эта особа умерла, то письмо сожгите, а из пятидесяти тысяч десять возьмите себе, а сорок отправьте матери - адрес я вам дам. Хотя мать и не нуждается, имея капитал, тем не менее кому, как не ей, принадлежат эти деньги? Она их хорошо употребит, я знаю.
Чайк поблагодарил Блэка, изумленный его распоряжением оставить себе десять тысяч, но решительно отказался от этого подарка.
- Я вам возвращу тогда деньги, капитан! - сказал он.
- Отчего?
- Оттого, что если в течение трех суток, считая с этого часа, - теперь десять часов, Чайк, - если я не получу телеграммы, то ровно в десять часов в субботу я пущу себе пулю в рот. Поняли, Чайк, почему я вас прошу остаться и быть исполнителем моих последних распоряжений...
Чайкин в страхе смотрел на Блэка.
- Что вы так смотрите, милый мой Чайк? Вы думаете, что так страшно расстаться с жизнью?.. У меня рука не дрогнет... Не бойтесь. Когда последняя надежда рухнет - жить будет скучно! - прибавил с грустной улыбкой Блэк.
Чайкин не сомневался, что капитан приведет свое намерение в исполнение, и, охваченный чувством ужаса и жалости, воскликнул:
- Нет, нет, капитан, не делайте этого!..
- Вам жаль будет меня, Чайк?
- Жаль! - с необыкновенной искренностью проговорил Чайкин. - И убивать себя грех. Бог дал жизнь, бог и возьмет ее. Надо терпеть, капитан... И теперь уже вам не так тяжело будет жить, хотя бы вы и не получили телеграммы...
- Почему вы, Чайк, думаете, что мне будет легче жить?
- А потому, что бог вам сердце смягчил... заставил мучиться за то, что вы не по правде жили...
- Да, совсем не по правде, Чайк! - усмехнулся капитан Блэк.
прибавил Чайкин.
И эти простые немудрые слова, согретые любовью, произвели магическое действие на Блэка. Он смотрел на Чайкина, и мало-помалу лицо его прояснилось, брови раздвинулись и что-то бесконечно нежное засветилось в его глазах.
Казалось, этот страшный капитан готов был расплакаться. И, по-видимому, чувствуя это и стыдясь такой слабости, он дрогнувшим от волнения голосом проговорил:
- Довольно, довольно об этом, Чайк... Еще у нас три дня впереди... А вы... вы, Чайк, славный человек, и вас я никогда не забуду!
И с этими словами Блэк крепко стиснул руку Чайкина.
- А наши матросики как терпят... Ах, как терпят... А все-таки живут, надеясь, что лучше будет. И непременно будет! - решительно прибавил он.
Блэк улыбался и стал расспрашивать Чайкина о прежней его жизни.
В двенадцатом часу капитан провел своего гостя в номер, показал ему, как действовать электрическими звонками, посоветовал Чайкину утром взять ванну, которая помещалась в маленькой комнате, рядом с номером, и с вечера выставить сапоги и Платье, чтобы их вычистили, и, пожелав спокойной ночи, ушел, оставив молодого матроса несколько ошалевшим при виде роскошной обстановки и большой, застланной ослепительно белым бельем кровати, которая была в его распоряжении. Первый раз в своей жизни он, привыкший к курной избе и кубрику на судах, будет спать на такой кровати. И Чайкин чувствовал некоторое смущение, когда, раздевшись, осторожно улегся после молитвы на прямую пружинную кровать и, прикрывшись легким пикейным одеялом, задернул кисейный полог "мустикерки".
уже храпел во всю ивановскую.