ГЛАВА XI
1
После знатной высыпки на новоселье Чайкин встал в седьмом часу погожего солнечного утра. Его маленькая комнатка казалась прелестной: так она была светла и радостна.
Наш "американец" сперва было испугался, что в первый же день опоздал на работу. Но, вспомнив, что сегодня воскресенье и работы нет, он неторопливо вымылся, оделся в свою новую пиджачную пару и, раскрыв настежь окно, жадно вдыхал свежий и бодрящий, полный остроты воздух калифорнийской мягкой зимы, напоминавшей ласковый осенний день на севере.
Чайкин чувствовал себя бодрым и довольным. Сознание, что теперь он при месте и будет заниматься работой, которая ему по душе, успокаивало его.
Жизнерадостный, здоровый и голодный, вошел он в небольшую, очень скромную столовую для рабочих фермы.
Никого еще в ней не было.
Но на большом столе, накрытом опрятной клеенкой, уже стояло пять приборов и около них пять больших чашек для кофе. На чистых салфетках у приборов были различные кольца; только на одной не было. Чайкин догадался, что последний, поближе к краю стола, прибор поставлен для него, и сел за стол.
Несколько минут просидел он, не зная, у кого спросить кофе.
Наконец из соседней кухни вошла старая негритянка в ярком пестром платье и с бусами на шее и сказала:
- Здравствуйте, Чайк. Хорошо ли спали? Отчего не спрашиваете завтрака? Я тут рядом на кухне... Хотите завтракать, конечно?
- Пожалуйста! - отвечал Чайкин, здороваясь с негритянкой.
Негритянка ушла и вернулась с блюдом горячей ветчины, миской с картофелем и поджаренным хлебом. Затем принесла кофе и горячее молоко, налила в большую чашку и, присаживаясь на стул, торопливо заговорила:
- А товарищи еще спят. Сегодня воскресенье, и хочется подольше поспать. Не правда ли, Чайк? Вы только рано встали. А завтра еще раньше встанете... Завтрак готов у меня с пяти часов утра... Кушайте на здоровье, Чайк... Кушайте!.. Хозяйка любит, чтобы рабочие джентльмены ели больше! - весело и добродушно трещала, видимо, болтливая и экспансивная негритянка.
Чайкин ответил, что он с удовольствием завтракает.
- И слава богу, Чайк... И, верно, будете много есть. Здесь воздух здоровый, Чайк... И вас давно ждали сюда... Адвокат из Фриски писал нашей миссис. Кухарка из ранчи говорила. А я здесь кухарка... Меня зовут Сузанной, если вам нужно знать, как меня зовут... Я давно у миссис Браун живу и давно свободная негритянка. Миссис Браун и купила меня в Нью-Орлеане, чтобы дать мне свободу... О, какая добрая миссис... Я нянькой у мисс Норы была, когда она была вот такой маленькой! - прибавила Сузанна, показывая своей пухлой рукой на несколько футов от пола, чтобы показать, какая маленькая была Нора. - Добрые они обе... Спаси их господь!.. А вы, Чайк, что же ветчины не едите? Или не нравится вам?
- Напротив, очень. Но я сыт...
Сузанна унесла блюдо и, вернувшись, предложила Чайкину выпить еще чашечку.
- Так, с вашего позволения, я поставлю кофе и молоко на плиту. Скоро и наши придут завтракать... Вы подождите, Чайк... Познакомитесь...
Через минуту Сузанна уже снова затараторила: сперва вкратце изложила свою автобиографию, всплакнула о сынке Томи, умершем от горла, рассказала, что муж где-то пропадает по свету, но, верно, в конце концов вернется к своей старухе Сузанне, и затем стала расспрашивать, откуда Чайк и давно ли в Америке.
Чайкин удовлетворил жадное любопытство негритянки, и, вероятно, его откровенность была одной из причин расположения Сузанны к новенькому на ферме.
Сузанна в виде особенной любезности сказала:
- Я вам дам новое кольцо на салфетку, Чайк... Вы не брезгаете поболтать с Сузанной?.. А другие не очень-то любят меня слушать... Особенно старый Вильк... Он хороший человек, но больше молчит... все молчит... А зачем человеку молчать? Язык на то и дан человеку, чтобы он говорил... Не правда ли, Чайк?
Чайкин деликатно согласился. Однако все-таки прибавил, что очень много говорить не всякие умеют.
- То-то и я говорю, что не умеют. И это нехорошо, Чайк.
Чайкин промолчал.
- Кто не умеет много говорить, значит тот много думает...
- Так разве это дурно?
- А кто много думает, тот и на дурное додумается!.. Я заметила... Мой бывший хозяин, плантатор, все молчал... Зато и как жесток был с неграми, если бы вы знали, Чайк!..
В эту минуту вошел молодой Фрейлих, приодетый по-праздничному. Он пожал руку Чайкину, любезно кивнул головой негритянке и проговорил с веселым смехом:
- Уж Сузанна, верно, заговорила вас, Чайк... Сузанна милая особа, но такой болтушки, как она, я еще не видал... Вы не сердитесь, Сузанна, и дайте мне позавтракать. А Чайкин в другой раз будет вас слушать.
- Он любезный молодой человек... Он умеет выслушать старую женщину... Не то, как многие другие... Сейчас подаю вам... Сейчас, мистер Фрейлих!
Вслед за Фрейлихом вошли трое рабочих фермы.
С двумя из них Чайкина познакомила мисс Нора еще вчера. Они крепко пожали руку своего нового товарища и сказали ему несколько приветливых слов.
Третий был высокий и крепкий старик, с красивыми чертами сурового лица, изрытого морщинами, с длинной бородой и большими темными глазами под клочковатыми седыми бровями. Взгляд умных и серьезных глаз был задумчив и грустен.
- Вильк! - произнес он сдержанным, словно бы сердитым тоном, протягивая Чайкину свою большую мускулистую руку.
- Чайк! - ответил русский матрос.
Фрейлих болтал с Чайкиным.
Он рассказал, что приехал из Пруссии. Он был дома рабочим на угольных шахтах. Было тяжело, и он еле-еле кормился. По счастию, тетка оставила ему наследство в тысячу марок, и он решил искать счастия в Америке. Прогорел на золотых приисках и нашел место на ферме.
- Скоплю денег и уеду во Фриски... пробовать счастия... Надо разбогатеть. Иначе зачем же ехать в Америку?.. И вы, верно, хотите разбогатеть?.. На этой работе не разбогатеете, Чайк!.. - прибавил Фрейлих.
- Я не хочу разбогатеть!
Фрейлих рассмеялся, словно бы Чайкин хотел подшутить над ним.
И двое рабочих взглянули на Чайкина и тоже улыбнулись.
- Ловко же вы врете, Чайк! - добродушно заметил один из них.
- Да я не вру! - простодушно ответил Чайкин.
- Если не врете - это ваше дело, - то вы, должно быть, большой, скажем, чудак.
- И думаете долго оставаться на ферме? - недоверчиво спросил Фрейлих.
- Долго, если будут держать.
- Значит, Вильк найдет постоянного товарища... Он здесь уже пятый год...
Вильк молчал. Он только пристально взглянул на Чайкина и отвел глаза.
Скоро старик позавтракал и вышел.
- Вильк не разговорчивый. Отличный человек, но из него ничего не вытянете, Чайк! - промолвил Фрейлих.
- Он янки? - спросил Чайкин.
- Едва ли... Вот эти двое янки не признают Вилька за янки. Но никто не знает, откуда Вильк и кто он такой.
Два рабочие, которых Фрейлих назвал янки, оба люди лет за тридцать, усмехнулись, и один из них сказал:
- Вильк, должно быть, был прежде богатым... Будь он янки, не оставался бы здесь... Положим, здесь хорошо, но на время.
- А вы думали, так и останемся, как Вильк?.. Мы не такие чудаки, как вы, Чайк, если не врете... Мы хотим, как и Фрейлих, разбогатеть.
2
Все пришли обедать в ранчу, одетые в лучшие свои городские платья. Один Вильк пришел в своей рабочей кожаной куртке, но рубашка на нем была безукоризненно белая, и грубые руки отличались белизной.
Возвратился из Фриски мистер Джемсон, брат миссис Браун, типичный красивый смуглый янки, и за обедом рассказывал политические новости, обращаясь чаще, чем к другим, к Вильку.
Вильк слушал внимательно, но говорил мало. Зато оба янки высказывали свои взгляды о политических делах не стесняясь и говорили громко. Немец конфузился. Стеснялся несколько и Чайкин. Он сидел около мисс Норы, и она старалась его занимать.
После обеда миссис Браун пригласила гостей просидеть вечер. Мисс Нора обещала, по просьбе двух рабочих янки, что-нибудь спеть.
А Джемсон увел Чайкина в кабинет и в несколько слов покончил с ним дело, объяснив, какие будут его обязанности.
- Если, Чайк, будете полезны, жалованье прибавится; если через месяц я увижу, что не годитесь, дам расчет, и вы уходите. Согласны?
- Вполне.
- Сестра о вас говорила... И адвокат, у которого вы были, писал о вас... Мне нет дела до ваших мнений... Извините, я считаю их нелепыми... Сестра их не считает такими... Но это не мешает мне уважать вас, Чайк... Помните, не проговоритесь перед сестрой и племянницей, что знаете, кто капитан Блэк. Прошу вас, Чайк... Блэк о вас справлялся... Он очень вас любит...
- Я много ему обязан, мистер Джемсон.
- Он вам больше, Чайк... Ну, дело покончено. Пойдемте слушать Нору, Чайк.
Чайкин был удивлен, когда увидел за фортепиано старого Вилька, аккомпанирующего мисс Норе.
Чайкин опустился в кресло и слушал.
Голос молодой девушки был прелестный... Она пела просто, задушевно, и Чайкин заслушался... Звуки неслись чистые и красивые, и Чайкину вспомнилось детство, когда он слушал пение барышни-помещицы и приходил в восторг.
Мисс Нора окончила какую-то мажорную арию и затем начала какую-то грустную мелодию романса.
Чайкина охватило невыразимо грустное настроение... Он слушал, и в мечтах и грезах он был не здесь, в этой гостиной в Калифорнии... он был в России, где люди так понятны ему... И ему было так жаль Кирюшкина... И сам он здесь чувствовал себя таким чужим, таким одиноким. Ему казалось, что все это какая-то волшебная сказка, и его судьба такая же диковинная.
Он во многом другой, что был на корвете... Он чувствовал счастие независимости и воли... И в то же время как мила была ему далекая Россия!
Мисс Нора замолкла. А Чайкин все еще сидел, притихший и точно зачарованный.
Гости хвалили мисс Нору, а Чайкин, казалось, не находил слов, и слезы стояли в его глазах.
Миссис Браун заметила настроение Чайкина и шепнула дочери:
- Как любит музыку этот русский и как загрустил!
- Считает себя одиноким! - ответила мисс Нора.
Старый Вильк взглянул на новичка. И в его обыкновенно суровом взгляде мелькнуло ласковое выражение.
По-видимому, Чайкин начинал нравиться этому молчаливому старому рабочему, который так хорошо аккомпанировал певице своими грубыми руками.
А Джемсон бросил из своей качалки:
- Ну что, Чайк? Понравилось, как ловко поет Нора?
Этот громкий веселый голос янки словно бы пробудил Чайкина от грез.
- О, как хорошо! - восторженно и порывисто произнес он.
И застенчиво покраснел, стараясь скрыть свое волнение, и не догадался поблагодарить мисс Нору.
Молодая девушка и без благодарности видела, какое сильное впечатление произвело ее пение на Чайкина, и это восторженное восклицание, казалось, ей было приятнее громких похвал и аплодисментов.
В гостиной пробило девять, и гости поднялись, чтоб уходить, пожавши руки хозяев.
Протягивая руку Чайкину, миссис Браун необыкновенно просто и задушевно проговорила:
- А знаете, что я пожелаю вам, Чайк?
- Что, миссис Браун?
- Хорошенько заснуть - ведь вставать рано - и не очень скучать на ферме.
- Постараюсь, миссис Браун!
- Работа прогонит всякую скуку! - весело смеясь, воскликнул Джемсон. - Завтра Чайк пойдет на рубку... Пусть покажет себя на работе!
- Только не наваливайтесь на работу, Чайк! - сказала миссис Браун.
- Чайк и сам понимает!.. А место рубки вам покажет Вильк... Покажете, Вильк? - обратился к нему хозяин.
- Покажу! - ответил Вильк.
Все ушли в свой флигель.
Вильк и трое рабочих остались на веранде - выкурить перед сном по трубке, а Чайкин пожелал всем спокойной ночи.
- Были матросом и не курите? - спросил один из янки рабочих.
Его звали Дильком.
- Не курю.
- И не думаете по праздникам ездить в Сакраменто?
- Зачем?..
- Попробовать тамошний грог.
- Не пью.
- Не пьете?.. И разбогатеть не хотите?.. Простофиля же вы, Чайк... Я не видал таких простофиль... Вы, Найд, видели? - обратился Дильк к товарищу.
- Не видал... Прозакладывать готов пару долларов, что не видал.
- Так отчего вы, Чайк, живете на свете, если не пьете, не курите?.. Или в карты дуетесь?
- И в карты не дуюсь.
- Ай да Чайк! - иронически произнес Дильк.
- Ура Чайку! - насмешливо крикнул Найд.
- Оставьте вы в покое Чайка! Какое вам дело? - строго сказал Вильк. - Идите лучше спать, Чайк! - обратился к нему Вильк.
Чайкин добродушно усмехнулся и ушел в свою комнату.
- А что? Почему? - спросил Фрейлих.
- Да потому, что Чайка не стоит даже и потравить слегка: феноменально прост.
- Я это заметил, - промолвил молодой немец.
- Вы, Фрейлих, ведь все замечаете? - насмешливо спросил Дильк.
- То-то, замечаю.
- А заметили, что Чайк добрая душа?
- Еще бы!
- И что хоть мозги у него в порядке, а все-таки будто тронутый, и на спине у него должна быть большая родинка?
Фрейлих, наконец, догадался, что янки смеялись над его прозорливостью, и обидчиво проговорил:
- Этого я не заметил.
- Удивительно! - протянул Дильк. - Не правда ли, Найд?
- Феноменально!.. - протянул Найд.
- Немцы, что ли, недогадливы? - вызывающе воскликнул Фрейлих.
- То-то я и говорю, Фрейлих!
- То-то и я говорю, Фрейлих!
В это время Чайкин раздевался и, вспоминая впечатления дня на новом месте, проговорил вслух:
- И поет же хозяйкина дочь!
3
В пять часов утра Чайкин уже оделся в свой рабочий костюм и пошел пить кофе и завтракать.
- Уж и поднялись, Чайк?.. И у меня все готово, - говорила Сузанна.
- Здравствуйте, Чайк!
- Здравствуйте, Вильк!
- Аккуратно встаете, Чайк! - промолвил без обычной суровости Вильк.
- Привык... Матросом был.
Вильк не спеша ел ветчину с хлебом, запивая горячим кофе, и после долгой паузы спросил:
- Деревья умеете рубить, Чайк?
- Доводилось! - скромно ответил Чайкин.
Ему очень хотелось узнать, кто такой этот старик, умеющий играть на фортепиано, и зачем он служит на ферме, но не решался спросить. Он уже знал, что в Америке, при всей бесцеремонности обращения, не обнаруживают особенного любопытства и не допрашивают о прошлом, особенно на Западе, где часто бывают люди, имеющие основание скрывать свое прошлое, быть может скверное.
И Чайкину почему-то казалось, что у старика было в прошлом что-то тяжелое; оттого он всегда молчалив и мрачен, как говорили про него товарищи.
- Ведь вы русский, Чайк? - снова спросил старик.
- Русский, Вильк.
- Вот не ожидал!
- Почему, позвольте спросить? - задетый за живое, спросил Чайкин и весь вспыхнул.
- Читал про русских, да и встречал русских... Да вы не сердитесь, Чайк... Я не хотел вас обидеть... Я, верно, встречал не таких, как вы... И наконец нельзя судить о всей нации по нескольким лицам...
- То-то, нельзя, я думаю.
- А вам все нации нравятся, Чайк?
- Все, Вильк.
- Но одни больше, другие - меньше?
- Разницы не замечал, Вильк, пока. Во всяком народе есть хорошие люди... добрые люди... У крещеных, так и у некрещеных... Только правды еще нет... Оттого и обижают друг друга... Выходит так, что у одного много всего, а у бедных - ничего...
- А разве хорошо, Вильк?
- Откуда у вас такие мысли, Чайк?
- Так иной раз думаешь обо всем, и приходят мысли: отчего люди не по правде живут...
- Так вы хорошо сделали, Чайк, что сюда приехали... Все лучше подальше от городов... Я видел много столиц, Чайк, и знаю их.
Вильк смолк. В столовую пришли товарищи.
- Идем, Чайк... Пора... Я выбрал для вас топор... Возьмите на веранде...
- Ленч и отдых в час, Чайк... Приходите! - ласково проговорила Сузанна.
- До свидания, Сузанна.
- А часы у вас есть? - осведомился Вильк.
- Есть, Вильк.
Они вышли за ограду и направились к лесу.
Горизонт на востоке пылал. Из-за багрянца величаво выплывало солнце. Утро стояло прелестное. Воздух был холодный. Но на ходьбе не было холодно.
Чайкин с восторгом глядел на Сиерры, и на лес, и на далекую долину по бокам извивавшейся, словно голубая лента, узкой речки.
- Хорошо, Вильк! - вымолвил Чайкин.
- Хорошо, Чайк.
- А все-таки...
- На родине лучше, Чайк? Не правда ли?
И Чайкину показалось, что в голосе старика звучала необыкновенно грустная нота.
- Еще бы!
Вильк замолк. Не говорил и Чайкин.
Теперь Чайкин понимал, что Вильк к Америке не привык и что угрюм и мрачен он оттого, что тоскует по своей стороне...
"И отчего Вильк не может вернуться?" - мысленно говорил Чайкин, полный сочувствия к этому одинокому старику на чужой стороне.
Скоро они вошли в большой сосновый лес.
Там было еще свежее и темно в густоте леса. Царила мертвая тишина. Только изредка раздавались какие-то постукивания: то дятлы долбили.
- Вот и ваш участок, Чайк! - проговорил Вильк, указывая на помеченные деревья. - Рубите их... Да будьте осторожны! - прибавил Вильк. - Иногда и медведи встречаются... Так вы забирайтесь на дерево! Хорошей работы, Чайк!
- А вы уходите?
- На другую работу... К часу приходите на ленч.
С этими словами Вильк закурил трубку и ушел неспешными ровными шагами. Еще минута, и он скрылся между деревьями.
Чайкин торопился и радостно волновался.
И он глядел на ближайшее высокое прямое дерево с кудрявой, словно развесистой кроной, густой листвой на верхушке. Он смотрел на него, любуясь им, и вдруг ему стало невыносимо жалко лишить жизни эту красавицу сосну.
Но он сбросил кожаную куртку, поплевал на ладонь и решительно взмахнул топором. Топор взвизгнул и вонзился в толстый комель. Из надруба засочились клейкие смолистые капли, точно слезы.
Вблизи шарахнулась какая-то птица и тяжело взлетела, шумя крыльями. Где-то раздался треск сучьев. Казалось, в отдалении что-то свистнуло.
И снова мертвая тишина.
И чем чаще наносил Чайкин удары и быстрей летели щепки, тем менее испытывал он жалости, и его все более и более охватывало какое-то ожесточение работы.
Еще удар, и Чайкин отскочил.
Сосна мгновение зашаталась и, словно подкошенная, упала.
Чайкин принялся за другую.
чем больше повалит он сосен, тем он будет счастливее. Никакие сомнения, никакие тоскливые мысли не приходили ему в голову. Только сосны, одни сосны захватили все существо Чайкина, и он валил их, не чувствуя, казалось, усталости.
В первом часу Чайкин наконец бросил рубку. Спина ныла, болела правая рука. Ломило всего. Весь мокрый от пота, все еще возбужденный, он не чувствовал страшного утомления после такого напряжения всех сил. И только когда присел на одной из срубленных им сосен, он почувствовал, что устал, и испытывал необъяснимое наслаждение отдыха.
Он не двигался с широкого комля, прерывисто дыша и наслаждаясь чудным воздухом, полным смолистым запахом, и удовлетворенно, покойно смотрел на поверженные сосны. Смотрел и думал, что "оправдал себя" и по совести может отдохнуть и затем идти на ферму к ленчу.
Но есть ему не хотелось, и не хотелось куда-нибудь двинуться. Здесь, в лесу, так хорошо и так приятно усталому телу.
В эту минуту в лесу раздались шаги.
Чайкин хотел было встать перед хозяином, но янки энергичным жестом остановил его и, изумленными глазами взглядывая на усталого Чайкина и на количество срубленных деревьев, воскликнул:
- Да вы с ума, что ли, сошли, Чайк?
- А что? Разве вы думаете, что мало вырублено? Я старался, мистер Джемсон... Я только что сел отдохнуть! - словно бы оправдываясь, промолвил Чайкин.
- Мало?.. Ребенок вы разве, Чайк?.. Вы нарубили слишком много... Вы работали так, что я изумился... Вы надрывались, Чайк... Так и надорваться нетрудно... Не думайте повторять такого опыта... Слышите?..
- Почувствуете вечером. Я сам рубил деревья и знаю, какая это работа! И кто вас просил удивлять нас, Чайк? Или вы думали, что я требую от рабочих каторжной работы... Янки этого не требует... Самолюбивы вы, Чайк... Незаменимый вы работник... Выдержали экзамен отлично. И сию же минуту я прибавляю вам жалованья... Но сегодня больше не рубите... И, чтоб не смели так работать, я вам назначу урок... Очень рад, Чайк, что вас рекомендовали сюда... Очень рад! - весело прибавил Джемсон и снова пожал руку Чайкина.
Чайкин был очень доволен, что "оправдал себя", и сказал:
- Я так и думал, что здешние хозяева не утесняют людей и что работать здесь приятно.
- Ладно. А теперь идем в ранчу, Чайк! Пора.
Чайкин поднялся и пошел с Джемсоном. Дорогой Джемсон, между прочим, говорил:
- После ленча растянитесь на койку и отдыхайте... Небось хочется, Чайк?
- Хочется.
- И знайте, что вас поднимут на смех.
- За то, что вы столько вырубили... Янки не простофили, как вы, Чайк. Он понимает, что рабочий не должен работать сверх сил и ради хозяина строить дурака, которого легко эксплуатировать... Вы, Чайк, помните, что живете в свободной Америке... Негры - и те больше не рабы.
Действительно, в столовой подняли Чайкина на смех, когда он признался, сколько вырубил сосен.
Особенно смеялся Дильк над "сосновым джентльменом": он только портит репутацию товарищей. Они не думают из-за хозяев нажить черт знает какую болезнь и подохнуть в больнице.
Даже Вильк проворчал:
Когда Чайкин сообщил, что хозяин велел после ленча не идти на работу, все одобрили приказание Джемсона и все предлагали разные средства от усталости.
Но Чайкин нашел, что лучше всего растянуться на койке, что и сделал после ленча.
Дамы в ранче узнали про усердие молодого русского. Миссис Браун послала узнать, как он себя чувствует. Сузанна доложила, что ласковый Чайк очень благодарен и просил сказать, что он здоров.
- Удивительно: такой худенький и такой маленький и такой сильный рабочий! - говорила Сузанна и начала выхваливать этого ласкового и тихого Чайка. Она не позабыла сказать, что он охотно с нею болтал... Сузанна забыла прибавить, что болтала она одна, заглянув на одну минутку в комнату Чайкина.