ГЛАВА XVIII
Дорога шла холмистой равниной, покрытой еще зеленью и цветами. То и дело вспархивали чуть не из-под ног перепела и другая мелкая пташка. Луговые собачки высовывали мордочки из своих норок и перебегали от одной норы к другой, пока высоко парящий на небе коршун не заставлял их торопливо прятаться.
По бокам дороги нередко виднелись ранчи, окруженные садами, а вблизи от них пасущиеся стада овец. Иногда фургон обгонял обоз, но уже не так часто, как прежде; зато чаще встречались обозы с переселенцами и фургоны с пионерами.
Благодаря ветру зной был не так ощутителен, и наши русские путешественники чувствовали себя хорошо, и Чайкин, внимательно следивший за всем, что видел на пути, довольно часто обращался к товарищу за объяснениями: расспрашивал он и о ранчах, и о пионерах, и о переселенцах - все его интересовало.
Канзасцы после обильного завтрака отлично спали на свежем сене, положенном в фургон. Начинал поклевывать носом и Дунаев.
А Билль сидел молчаливый на козлах. Чайкин обратил внимание, что Старый Билль сегодня как-то особенно задумчив и серьезен, точно думает какую-то думу. И во время остановок на станциях и когда они обедали втроем, он не раскрывал рта и, казалось, становился мрачней и мрачней. Его седые брови совсем насупились, и на морщинистом лице было выражение чего-то жестокого и непреклонного.
Так прошло двое суток.
На третьи перевалили хребет Скалистых гор и к концу дня спускались в долину между склонов по узкому ущелью...
Канзасцы, видимо, были возбуждены и все посматривали в маленькие оконца фургона.
Наконец фургон переехал большой ручей, перерезывавший дорогу. Это место было особенно глухо и представляло собою как бы ловушку. Дорога тут сворачивала направо под острым углом, спускаясь в долину.
Эта местность и называлась Скалистым ручьем и пользовалась недоброю славой. Здесь часто "шалили" в то время агенты большой дороги, внезапно показываясь на боковых тропинках на своих степных лошадях и чаще всего в масках, чтобы не быть узнанными впоследствии людьми, ими ограбленными, при встречах в театре, игорных домах и отелях.
Дунаев в качестве гонщика скота и "капитана" знал это место и, предупредив Чайкина, следил за канзасцами.
Наши матросики увидели, какими удивленными стали вдруг их лица, оба заметили, как переглянулись они между собой.
А Билль как ни в чем не бывало, точно пренебрегая опасностью, тихо спускал фургон по крутому спуску, сдерживая лошадей.
- Как называется этот ручей, Билль? - наконец спросил один из канзасцев, нетерпеливый брюнет.
- Скалистый, сэр! - спокойно ответил Билль.
- Красивое местечко.
Через несколько минут фургон спустился в начало долинки, и Билль, свернув с дороги, остановил лошадей близ широкого ручья, окаймленного в этом месте деревьями.
Несколько куликов и уток вспорхнули из-под лошадей.
- Не хотите ли отдохнуть здесь, джентльмены? Здесь недурно напиться чаю с ромом.
- Умно придумано, Билль! - весело сказал молодец со шрамом.
- Местечко действительно красивое! - подтвердил брюнет.
- А вы, Дун и Чайк, что скажете?
Те выразили согласие.
- Так выходите, джентльмены, а я распрягу лошадей... Дун! Вы мне поможете? А вы, Чайк, достаньте ведра, чтобы напоить лошадей.
Билль слез, а за ним Дунаев и Чайкин... Вылезли и молодцы, направляясь к ручью.
Когда Дунаев очутился около лошадей Старого Билля, тот шепнул ему:
- Отпрягать не надо. Сию минуту мы скрутим им руки. Вы возьмите брюнета, а я займусь рыжим. Веревки в ведре. Не забудьте сперва обезоружить их. Надо свести с ними счеты.
- Не бойтесь, Билль, все сделаю чисто.
- Так идем... А вы, Чайк, оставайтесь у лошадей! - сказал Билль явившемуся с ведрами Чайкину.
Билль и Дунаев, оба с ведрами в руках, пошли к ручью.
При их приближении канзасцы, тихо беседовавшие между собой, тотчас же смолкли.
- Сейчас сучьев нарубим для костра... Где у вас топор лежит, Билль?.. И как вы не боитесь останавливаться у Скалистого ручья, Билль! Здесь, говорят...
Но дальше молодец со шрамом не досказал. Билль крепко обхватил его, повалил на землю и швырнул в сторону два револьвера и нож, бывшие у него за поясом. В ту же минуту был повален и обезоружен Дунаевым и брюнет.
Оба, смертельно побледневшие, не пробовали сопротивляться, когда руки и ноги их были связаны крепко веревками.
- Это по какому же праву? - проговорил молодец со шрамом, стараясь принять спокойный вид.
- Ошибаетесь, джентльмены. Мы вас сейчас будем судить судом Линча. Садитесь и приготовьтесь защищаться! - угрюмо проговорил Билль.
Ужас исказил черты канзасцев.
Чайкин был поражен, когда увидел всю эту сцену, и не отходил от лошадей.
- Чайк, подите сюда! - крикнул Билль.
И когда Чайкин приблизился, Билль проговорил:
- Вы, иностранец, должны быть третьим судьей. Поклянитесь, что будете судить этих двух джентльменов по совести.
Испуганный, что ему придется судить, Чайкин просил избавить его от этой чести.
Но Билль сказал:
- Тогда нас будет двое без вас. Втроем дело будет правильнее.
- Не отказывайтесь, Чайк! - проговорил молодец со шрамом. - Прошу вас, будьте судьей.
Тогда Чайкин согласился и, перекрестившись, проговорил:
- Клянусь судить по чистой совести.
- Ну, теперь ладно. Я приступаю.
И с этими словами Билль сел на землю, поджав под себя ноги. По бокам его расположились Дунаев и Чайкин.
Билль был угрюмо серьезен, Дунаев торжествен, Чайкин подавленно грустен.
- Подсудимые, - начал Билль, - готовы вы отвечать на вопросы?
- Я готов! - отвечал дрогнувшим голосом молодец со шрамом.
Брюнет молчал.
- А вы? - спросил Старый Билль.
- А вот услышите. Ваши имена, джентльмены?
- Меня зовут Вильям Моррис.
- А меня, положим, Чарльз Дэк.
- Положим, что так. Я обвиняю вас, Вильям Моррис и Чарльз Дэк, в том, что вы, агенты большой дороги, имели намерение ограбить Дуна и убить всех нас предательски перед Виргиниею. Помните свист? И помните, почему вы не ответили на него?
- А почему? - спросил Дэк.
- Потому что все мы были наготове. И я первый положил бы вас на месте, если б вы ответили.
- Правильно, Билль. Вы - ловкая лисица! - сказал, усмехнувшись, Дэк.
- А вы, Моррис, признаетесь?
- Признаюсь.
- Слышали, Дун и Чайк?
- Слышали, Билль.
- Затем у меня есть еще более тяжкое обвинение против вас, Моррис и Дэк. Слушайте, прошу вас, Моррис и Дэк, и вы, Дун и Чайк!
- Да не тяните души, Билль. Чего вы заправского судью корчите. Валяйте скорее!.. - проговорил Дэк самым искренним, слегка ироническим тоном.
Он уже вполне владел собой и, казалось, не сомневался в том, что его ожидает. И его бледное, потасканное, испитое и все еще красивое мужественное лицо улыбалось такою холодной усмешкой и в его глубоко сидящих черных глазах светилось такое равнодушие не дорожившего жизнью человека, что Чайкин, взглянув на него, невольно припомнил такое же выражение на лице Блэка, когда тот говорил о самоубийстве.
И Чайкин почувствовал не одно только сострадание к этому человеку, а нечто большее.
- Извольте, Дэк, я тороплюсь! - отвечал Билль, сам внутренне любуясь мужеством Дэка.
- Спасибо вам, Билль! - промолвил Дэк.
И старый Билль продолжал:
- Обвинение это заключается в намерении вашем прикончить с нами по-предательски, сзади, когда мы спали... Не приведено оно в исполнение только потому, что...
- Вы слышите, Дун и Чайк?
Те кивнули головами.
- Затем вы решили покончить все дело здесь, у Скалистого ручья, и с этою целью дали телеграмму в Сакраменто некоему Иглю о том, чтобы он с пятью друзьями приехал встретить вас с провизией... Правду ли я говорю? Что вы скажете на это, Моррис?
Моррис пробормотал:
- Но это надо доказать... Вы видите, друзья не приехали. На каком основании вы нас обвиняете в этом?
- А вы что скажете, Дэк? Правду ли я говорю, обвиняя вас и товарища вашего в этом?
- Я только скажу, что наша партия проиграна, Билль. Но более из любопытства присоединяюсь к вопросу товарища: откуда вы все это узнали?
- Вы знаете, джентльмены, Старый Билль не лжет. И все, что я сказал, я слышал от вас. Вы очень громко говорили об этом на ночной стоянке...
- Мало ли что говорится!.. Это не доказательство... Это не улика!.. - воскликнул Моррис. - Ведь факта не было. Мы хотели послать, но не послали телеграммы, иначе товарищи наши были бы здесь.
- А вы что скажете, Дэк? Подтверждаете ли вы слова товарища?
- Я ничего не скажу, Билль.
- Так я скажу, что ваш товарищ Моррис лжет. Вы послали телеграмму, и если она не дошла, то не по вашей вине.
Моррис поник головою. Дэк молчал.
- Сознаетесь вы в этом, Моррис?
- Н-н-нет! - пролепетал Моррис, поднимая голову, и весь как-то ушел в свои судорожно вздрагивающие узкие плечи.
- А вы, Дэк?
- Кончайте скорей, Билль. А то Чайк, прежде чем судить нас, упадет в обморок. Пожалейте джентльмена! - насмешливо промолвил Дэк.
Действительно, Чайк имел страдальческий вид и был бледен не менее Морриса.
Старый Билль сурово взглянул на такого слабонервного судью и сказал:
И с этими словами Билль достал из кармана телеграмму и громко прочитал ее.
- Посмотрите, Моррис и Дэк, ваши ли здесь фамилии? - сказал Старый Билль и, поднявшись, подошел к подсудимым и показал им обличающую их телеграмму.
Моррис был окончательно сражен и едва прошептал:
- Телеграмма моя!
- Говорите громче, чтобы судьи слышали.
- Телеграмма моя! - произнес Моррис.
- Ловко, Билль, обделано дельце, ловко! - сказал Дэк.
Старый Билль вернулся на свое место и предъявил телеграмму обоим судьям.
- Ну, джентльмены, - обратился Билль к подсудимым, - больше, я полагаю, допрашивать нечего. Ваше дело ясное. Но прежде чем мы постановим приговор, не скажете ли чего-нибудь в свое оправдание? Почему вы, оба молодые люди, вместо того чтобы честным трудом зарабатывать себе хлеб, позорите звание гражданина Северо-Американских штатов, выбравши себе такую гнусную работу, как грабеж и убийство? Быть может, вы доведены были до этого крайностью? Быть может, вас вовлекли другие? Мы примем все это во внимание.
У Морриса вздрагивали челюсти, когда он с трудом проговорил:
- Пощадите... Не убивайте!
Дэк нетерпеливо крикнул:
- Не разыгрывайте пастора, Билль. Пристрелите или вздергивайте скорей!
А Чайкин внезапно проговорил, обращаясь к подсудимым, с мольбою в голосе:
- Скажите... скажите что-нибудь... Ведь вы раскаиваетесь? Ведь вы больше не будете грабить и убивать? Не правда ли?..
- О, какой вы добрый дурак, Чайк! - ответил Дэк, и в его глазах мелькнуло что-то грустное и безнадежное.
- Пощадите! - снова пролепетал Моррис.
- Какой вы трус. Даже и умереть не умеете! - презрительно крикнул Дэк.
И, обращаясь к Чайкину, прибавил:
Когда Чайкин все это исполнил, Дэк шепнул ему:
- Спасибо вам, Чайк... И за жалость вашу спасибо! Только не стоит меня жалеть!
Чайкин снова вспомнил Блэка и отошел, взволнованный до последней степени.
- Билль! - позвал Моррис.
- Что вам, Моррис?
- Дайте мне один-другой глоток рому. Это меня подкрепит.
- Сейчас дам, Моррис! - почти ласково сказал Старый Билль.
И он послал Дунаева за бутылкой и стаканом.
Когда тот принес ром, Билль налил полстакана и сам поднес его к побелевшим губам Морриса.
Тот жадно выпил спирт и, поблагодарив Билля, прошептал:
- Билль!.. у меня есть жена и дети.
- Тем хуже для них, Моррис! - серьезно промолвил Билль.
Он возвратился на свое место и, опустившись на траву, проговорил, обращаясь к судьям:
- Судьи! судите по совести, какого наказания достойны подсудимые. Закон Линча ясен, и мы должны его исполнить. Вы, Чайк, как иностранец и незнакомый с обычаями страны, подадите голос после Дуна... Ну, Дун, отвечайте, удостоверено ли, что подсудимые виновны?
- Удостоверено.
- И что с ними надо сделать по обычаям здешних мест и в защиту путешественников?
Дунаев, знавший, сколько терпят на дороге от агентов, сам во время путешествий имевший с ними дело и проникнутый воззрениями, обычными на далеком Западе, несмотря на свое добродушие, почти не задумавшись, произнес среди мертвой тишины оканчивающегося чудного дня, прерываемый только посвистыванием куликов на ручье:
- Казнить смертью.
- А ваше мнение, Чайк?
Старый Билль изумленно взглянул на Чайкина, как на человека не в своем уме. Сконфузился за него и Дунаев. Удивились такому приговору и оба подсудимые, и Дэк с каким-то странным любопытством глядел на этого белобрысого худенького русского, глаза которого возбужденно сияли, придавая его неказистому лицу выражение духовной красоты.
- Не убивайте их, Билль... не убивайте!.. - вновь заговорил Чайкин среди общего мертвого молчания. - Простите их, Билль... Пусть они виноваты, но не нам отнимать чужую жизнь и быть убийцами...
Чайкин остановился.
- Это все, что вы хотели сказать, Чайк? - спросил Билль.
- Нет... Я хотел сказать... видите ли...
- Может быть, вы затрудняетесь говорить ваши русские глупости по-английски, - так говорите по-русски, а Дун переведет... Хотите?
- Благодарю вас, Билль. Я буду говорить по-русски.
И, обращаясь к Дунаеву, Чайкин продолжал:
- И как у тебя повернулся язык, Дунаев, приговорить на казнь людей!.. Забыл ты, что ли, в Америке бога, Дунаев?.. И ты скажи им, что нет моего согласия, чтобы убивать. Может, они и сделались-то убивцами оттого, что люди друг дружку утесняют. Может, если мы их простим, то совесть в них зазрит. А совесть зазрит, так они не станут больше такими делами заниматься... Ты переведи им это... И опять же: не казнить, а жалеть надо людей, пожалеть их родителей, детей, всех сродственников, а не брать на душу греха убийством. Разве и они не люди?.. Я не умею сказать всего, Дунаев, но душа болит... И Христос, за нас пострадавший, не то проповедовал. Он и самого Иуду простил, не то чтобы... Нет, не убивайте, не убивайте их!.. И ты сам виноват, Дунаев... Зачем хвастал деньгами?.. Зачем соблазнял?.. Все из-за этих проклятых денег вышло... А кроме того, ведь живы все мы...
Все глаза были устремлены на Чайкина, и хоть американцы не поняли ни одного слова из его бессвязной речи, но видели его лицо, его кроткие глаза и чувствовали искренность любящего, всепрощающего сердца.
Когда Дунаев перевел все, что сказал Чайкин, Билль насмешливо проговорил:
- Значит, по-вашему, Чайк, убийц надо прощать?..
- Вспомните, Билль, прощал ли Христос.
- Ну, то давно было. А если прощать таких джентльменов, как эти, то по здешним дорогам нельзя будет ездить. А нам дороги нужны, чтоб заселять Запад. Нам нужны честные рабочие, а эти господа им мешают... Вам, Чайк, надо в пасторы идти... вот что я вам скажу... Когда еще будут люди любить друг друга - это вопрос, а пока надо возить почту и пассажиров без опасения... А вы все-таки очень хороший человек, Чайк! - прибавил взволнованно Билль.
И взволнован он был именно словами Чайкина, хотя и старался скрыть это. Но чувствовал и он благодаря этому крику возмущенного сердца ответственность свою перед совестью за жестокость возмездия... И, кроме того, вспомнил он и свое далекое прошлое.
И в сердце Старого Билля закралось сомнение. И разум его колебался.
Несколько секунд Билль молчал, словно бы проверяя себя, и наконец сказал, обращаясь к Дунаеву:
- В той чепухе, которую говорил Чайк, есть только два обстоятельства, заслуживающие внимания: первое - то, что вы сами, Дун, были дурак дураком, что хвастались деньгами, а второе - то, что намерение Морриса и Дэка укокошить нас не приведено в исполнение... Что вы на это скажете, Дун?..
- Это верно... И признаюсь вам, Билль, после того, что говорил Чайк, я бы взял свое слово назад.
- А насчет казни этих агентов...
Билль не без снисходительного презрения сказал:
- Странные вы, русские. Один готов всех прощать, а вы... готовы менять свои Мнения... Ну, да это ваше дело. А слова ваши уже взять обратно нельзя. Теперь за мной голос.
Моррис замер в ожидании. Дэк, казалось, спокойно ждал.
двух обстоятельств, против казни...
Чайкин весь просветлел и, перекрестившись, воскликнул:
- Душа у вас, Билль, добрая... Бог вразумил вас.
Моррис ожил. Дэк принял известие, по-видимому, безразлично.
- Но что же мы будем делать с молодцами? Я их не повезу дальше! - сказал после раздумья Билль.
- Мы доберемся! - обрадованно заметил Моррис.
- Но только ружья и револьверы вы получите, джентльмены, потом, из конторы дилижансов, а пока путешествуйте без них... А затем еще просьба на честное слово, господа.
- Какая? - спросил Дэк.
- Не сделайте ничего дурного телеграфисту в Виргинии. Он не виноват, что не передал вашей телеграммы. Обещаете?
- А вы, Моррис?..
- Я ему размозжу голову, если он тронет телеграфиста! - отвечал за Морриса Дэк.
Билль приказал Дунаеву собрать ружья и револьверы канзасцев, и, когда это было сделано, их развязали.
Они тотчас же пошли к дилижансу, вытащили свой багаж и провизию. Моррис тотчас же достал бутылку рома, и налив себе стакан, проговорил:
- Вы за здоровье Чайка пейте... Если бы не он, быть бы вам на дереве...
- За Чайка я выпью отдельно. Ваше здоровье, Чайк!
Дэк сидел молча на траве.
И только когда Билль приказал Дунаеву и Чайкину садиться в фургон, Дэк крикнул:
Чайкин вернулся и крепко пожал руку Дэку и потом Моррису.
Через пять минут фургон покатил дальше. Дунаев и Чайкин очень удобно расположились на местах, которые занимали агенты большой дороги.