Глава четырнадцатая
I
После того как молодой немец-массажист добросовестно промассировал Козельского, Николай Иванович взял, по обыкновению, ванну и в девять часов утра, свежий, выхоленный и благоухающий, пил у себя в кабинете кофе, просматривая телеграммы в газете.
В эту минуту вошел лакей и подал Козельскому пакет.
- Посыльный принес! - доложил слуга.
- Ждет ответа?
- Нет. Ушел.
Козельский вскрыл пакет. В нем был номер одной из газет мелкой прессы. Развернув газету, он увидел отчеркнутое красным карандашом известие под заглавием: "Попытка к самоубийству".
Несколько изумленный получением этой заметки, Козельский прочитал следующее:
"Вчера, в двенадцать часов и 10 минут дня, выстрелом из револьвера нанес себе рану в грудь молодой и блестящий офицер Г. По счастию, рука его, вероятно, дрогнула в последний момент, и рана оказалась несмертельной. Молодого человека тотчас же отвезли в больницу, где была извлечена пуля, каким-то чудом не задевшая легкого. Есть надежда, что раненый останется жив и наша армия не лишится одного из блестящих своих представителей. По собранным нами достоверным сведениям, причина попытки к самоубийству - романтического характера. Не считая себя вправе передавать непроверенные сведения об этом деле, мы тем не менее можем пока сообщить, что поручик Г. выстрелил в себя вслед за тем, как от него ушла его невеста, молодая девушка необыкновенной красоты, дочь одного почтенного лица, занимающего видное общественное положение. Мы слышали, - и дай бог, чтобы слух этот оказался несправедливым, - что молодая девушка, получившая первоначально известие о том, что жених убил себя наповал, была так поражена, что сошла с ума. Дальнейшие подробности сообщим завтра".
Его превосходительство прочитал еще раз и не верил своим глазам.
- И какой мерзавец послал это! - проговорил он, швырнув газету на пол, и тотчас же позвонил.
- Татьяна Николаевна встали? - спросил он у лакея.
Слуга вышел и скоро вернулся с докладом, что барышня встают.
- Скажите барышниной горничной, чтобы она доложила Татьяне Николаевне, что я ее прошу прийти ко мне, когда будет готова.
Козельский поднял брошенный номер газеты и спрятал его в карман. Затем он встревоженно взглянул в "хронику" своей газеты. Оказалось, что и там есть известие, но без всяких неприличных комментариев. Все дело приписывалось неосторожному обращению при разряде револьвера, и фамилия "молодого офицера" была обозначена буквою 2.
Козельский не сомневался, что известие было о Горском, и молодой человек был обруган болваном.
"Нашел из-за чего стреляться!"
"Хороша и Тина! Дофлиртовалась-таки до газетного сообщения!.." - думал Николай Иванович, обозленный всей этой историей. И без того у него всяких дел по горло, а тут еще новая история. Расхлебывай ее. Поезжай к редактору, объясняй, что репортер все наврал, и требуй опровержения.
И как у них хватает духу печатать такие пакости. Нечего сказать, пресса!
Козельский допил свой кофе далеко не в том хорошем настроении, в каком начал, и был раздражен против Тины. Замуж не выходит, а бегает в гости к молодому балбесу. Что за распущенность! Что за неосторожность! Хоть бы мать с отцом пожалела, если себя не жалеет. Наверное, она бегала к Горскому целоваться. То-то в последнее время он редко показывался, а прежде торчал каждый день...
"Надо с ней серьезно поговорить!" - решил Козельский.
Но когда в исходе десятого часа в кабинет вошла Тина и, поцеловав отца в лоб, спросила, несколько смущенная: "Ты меня звал, папа?" - Козельский уж отошел и, глядя на свою цветущую, пригожую дочь, с обычною мягкостью проговорил:
- Присядь-ка, Тина, и объясни мне, что значит эта нелепая заметка, которую я только что получил. Есть ли в ней капля правды?..
Тина присела в кресло и стала читать поданную отцом газету.
- А Горский стрелялся?
- Да. Мы вчера с Инной были у него. Говорят, будет жив.
- Этакий дурак! А стрелялся, конечно, из-за тебя?
- Всегда свою глупость хочется свалить на других... Я отказалась выйти за него замуж.
- И умно сделала... Неумно только одно, Тина, если только правда, что сообщают в заметке, будто ты ходила к Горскому.
- Это правда, папа. И это мое личное дело.
- Мне кажется, не совсем. Пока ты не замужем, до твоих поступков есть маленькое дело отцу и матери... Подумай об этом, Тина, и... побереги хоть маму... Вот все, что я хотел сказать тебе, и ты не сердись за эти слова... А я сейчас поеду к редактору и заставлю, чтобы не было дальнейших подробностей... Я думаю, и тебе нежелательно доставлять своей особой материал репортерам и темы для сплетен... Нежелательно это и мне... Надеюсь, мама ничего не будет знать...
Дочь ушла. Она не сердилась, но все эти нравоучения отца казались ей фальшивыми.
"Сам-то хорош!" - подумала она и, войдя в столовую, с особой нежностью обняла и поцеловала мать.
II
Козельский, по обыкновению, справился со всеми делами: получил по чеку, уплатил по векселю, посидел час на службе, был у редактора и уговорил напечатать опровержение, поел в Милютиных лавках устриц, показался на несколько минут в правлении, купил у Фаберже кольцо для Ордынцевой и в английском магазине накупил для своих три штуки материи на платье, перчаток, носовых платков и духов, целый ворох игрушек для внучки и вернулся домой около пяти часов, чтобы порадовать своих дарами, переодеться и ехать в Гостиный двор к магазину Вольфа встретить Ордынцеву.
Козельский любил делать подарки и умел их делать, зная вкусы жены и дочерей.
Он объявил всем, что неожиданно получил долг, и с обычной своей деликатной манерой сунул пакетики с деньгами жене и дочерям и затем вручил им подарки...
- Это вместо рождественских, пока деньги есть! - шутя говорил он.
- Гобзин собирается тебе делать предложение. Спрашивал моего совета. Что ему ответить?
- Чтобы он не трудился.
- Решительно?
- Решительно. Он мне не нравится...
Они вместе вернулись в столовую. Все дамы заявили, что все купленное им превосходно и очень им нравится, и этим очень обрадовали Козельского. Он пошел переодеваться, посидел необыкновенно нарядный, в смокинге, за столом, пока обедали, и в половине шестого уехал, объявив жене, что, верно, после обеда придется играть в карты.
Когда он ушел, Антонина Сергеевна горячо проговорила:
- Какой папа добрый и какой заботливый...
К вечеру Инна снова перечитала свое письмо, вложила его в конверт и ходила по гостиной в ожидании Никодимцева грустная, так как не сомневалась, что это свидание будет последнее. После письма он больше не приедет. И, думая об этом, тоска охватывала молодую женщину, и на глаза навертывались слезы.
"Принимают?" - услышала она голос Никодимцева.