XIV
Взволнованный, но уже не гневным чувством, а совсем другим, беспокойный адмирал быстро подошел к остановившемуся у порога молодому мичману и, протягивая ему обе руки, проговорил дрогнувшим, мягким голосом, полным подкупающей искренности человека, сознающего себя виноватым:
- Прошу вас, Сергей Александрович, простить меня... Не сердитесь на своего адмирала...
Леонтьев остолбенел от изумления - до того это было для него неожиданно.
Он уже ждал в будущем обещанной ему матросской куртки. Он уже слышал, казалось, приговор суда - строгого морского суда - и видел свою молодую жизнь загубленною, и вдруг вместо этого тот самый адмирал, которого он при всех назвал "бешеной собакой", первый же извиняется перед ним, мичманом.
И, не находя слов, Леонтьев растерянно и сконфуженно смотрел в это растроганное, доброе лицо, в эти необыкновенно кроткие теперь глаза, слегка увлажненные слезами.
Таким он никогда не видал адмирала. Он даже не мог представить себе, чтобы это энергическое и властное лицо могло дышать такой кроткой нежностью.
И только в эту минуту он понял этого "башибузука". Он понял доброту и честность его души, имевшей редкое мужество сознать свою вину перед подчиненным, и стремительно протянул ему руки, сам взволнованный, умиленный и смущенный, вновь полный счастья жизни.
Лицо адмирала осветилось радостью. Он горячо пожал руки молодого человека и сказал:
- И не подумайте, что давеча я хотел лично оскорбить вас. У меня этого и в мыслях не было... Я люблю молодежь, - в ней ведь надежда и будущность нашего флота. Я просто вышел из себя, как моряк, понимаете? Когда вы будете сами капитаном или адмиралом и у вас прозевают шквал и не переменят вовремя марселя, вы это поймете. Ведь и в вас морской дух... Вы - бравый офицер, я знаю... Ну, а мне показалось, что вы стояли, как будто вам все равно, что корвет осрамился, и... будто смеетесь глазами над адмиралом... Я и вспылил... Вы ведь знаете, у меня характер скверный... И не могу я с ним справиться!.. - словно бы извиняясь, прибавил адмирал. - Жизнь смолоду в суровой школе прошла... Прежние времена - не нынешние!
- Я больше виноват, ваше превосходительство, я...
- Ни в чем вы не виноваты-с! - перебил адмирал. - Вам показалось, что вас оскорбили, и вы не снесли этого, рискуя будущностью... Я вас понимаю и уважаю-с... А теперь забудем о нашей стычке и не сердитесь на... на "бешеную собаку), - улыбнулся адмирал. - Право, она не злая. Так не сердитесь? - допрашивал адмирал, тревожно заглядывая в лицо мичмана.
- Нисколько, ваше превосходительство.
Адмирал, видимо, успокоился и повеселел.
- Если вы не удовлетворены моим извинением здесь, я охотно извинюсь перед вами наверху, перед всеми офицерами... Хотите?..
- Я вполне удовлетворен и очень благодарен вам...
Адмирал обнял Леонтьева за талию и прошел с ним несколько шагов по каюте.
- Присядьте-ка...
И, когда мичман присел, адмирал опустился на диван и, после нескольких секунд молчания, произнес:
- И знаете ли, что я вам скажу, Сергей Александрович, не как адмирал, а как старший товарищ, поживший и повидавший более вашего. Не будьте слишком строги и торопливы в приговорах о людях. Я слышал, что вы сегодня утром говорили в кают-компании... Слышал, каким вы хотели быть адмиралом! - усмехнулся Корнев. - Но только вы все вздор говорили... Положим, я требователен по службе, школю всех вас, но будто уж я такой отчаянный деспот, каким вы меня расписывали, а?.. И знаете ли что? Не услышь я случайно вашего разговора, были бы вы сегодня на "Голубчике"! - неожиданно прибавил адмирал.
Леонтьев удивленно взглянул на адмирала, ничего не понимая.
"Голубчик", но после вашего разговора не перевел... А знаете ли почему?..
- Не могу догадаться, ваше превосходительство.
- Чтоб вы не подумали, будто я вас перевожу из-за того, что вы бранили своего адмирала... Теперь поняли?..
- Понял, - отвечал мичман.
- И я рад, что так случилось... Очень рад, что будем вместе. Вы, по крайней мере, убедитесь, что я не такой уж тиран... Поживете, увидите настоящих злых... адмиралов... Тогда, быть может, и вспомните добром такого, как ваш.
- Я никогда не забуду сегодняшнего дня, ваше превосходительство! - порывисто и с чувством произнес молодой человек. - Я никак не ожидал, что вы... так снисходительно отнесетесь к моему поступку... Я думал...
- Вы думали, что я в самом деле надену на вас матросскую куртку?.. Отдам вас под суд за то, что вы назвали меня "бешеной собакой"? - спросил, улыбаясь, адмирал.
- Признаться, думал, ваше превосходительство.
- Плохо же вы знаете своего адмирала! - с выражением не то грусти, не то неудовольствия промолвил адмирал. - А, кажется, меня нетрудно узнать... Я перед всеми вами весь, каков есть... Вот если бы вы осмелились ослушаться моего приказания или были малодушный или нечестный офицер, позорящий честь флага, тогда я не задумался бы строго наказать вас... Не пожалел бы. А в военное время и расстрелял бы офицера-труса или изменника! - энергично воскликнул адмирал, сверкнув глазами и сжимая кулаки... - Но губить молодого мичмана, да еще такого славного, только за то, что он такой же бешеный, как и его адмирал, и на дерзость ответил дерзостью... Как вы могли, как вы смели об этом думать... А еще неглупый человек, и так мало понимать людей?! Нет, любезный друг, я не обращаю внимания на такие пустяки и из-за них никого не губил... Не в них дело... Не в этом дух службы... Этим пусть занимаются какие-нибудь мелочные люди... какие-нибудь торгаши адмиралы, не любящие флота...
И с обычной своей экспансивностью адмирал стал излагать свои взгляды на службу, на ее дух, на отношения начальника к подчиненным, на связь, какая должна быть между ними. Разумеется, не обошлось без указаний на таких "незабвенных" моряков, как Нельсон, Лазарев, Нахимов и Корнилов...
Отпуская после этой интимной беседы молодого мичмана, адмирал сердечно проговорил:
- Помните, что во мне вы всегда найдете преданного друга... И впоследствии, если я вам могу быть в чем-нибудь полезен, идите прямо к прежнему своему адмиралу. Что могу, всегда сделаю... А сегодня прошу ко мне обедать... Вы любите поросенка с кашей?
- Люблю, ваше превосходительство.
- Так у меня сегодня поросенок о гречневой кашей! - весело проговорил адмирал.
Молодой мичман вышел из адмиральской каюты горячим поклонником беспокойного адмирала.
И спустя много лет, когда ему пришлось служить с более покойными "цензовыми" адмиралами новейшей формации, сколько раз и с каким теплым, благодарным чувством вспоминал он об этом "беспокойном" и жалел, что такого уже нет более во флоте...
- Эй, Васька! - крикнул адмирал, когда ушел Леонтьев, но крикнул как-то нерешительно, не так, как всегда.
Тот явился словно бы нехотя, еле передвигая ноги, недовольный и мрачный, с подвязанной черным платком щекой.
Адмирал покосился на подвязанную щеку, вспомнил, что, вернувшись в каюту после того, как бесился на палубе, он за что-то толкнул подвернувшегося ему Ваську, и виновато спросил:
- Ты щеку-то... зачем подвязал?
- Еще спрашиваете: зачем? - грубо отвечал Васька, зная, что адмирал теперь в таком настроении, что ему можно грубить безнаказанно. - Зачем?! Мне тоже даже довольно совестно показывать перед людьми свой срам...
- Какой срам?
Адмирал не ронял слова, и Васька, бросив быстрый лукавый взгляд своего неподвязанного глаза на адмирала, после паузы решительно проговорил:
- Как вам угодно, но только больше переносить от вас мук я не согласен. Это сверх сил моего терпения... Как, значит, придем в Нагасаки, извольте меня увольнить... Возьмите себе другого слугу.
- Кого я возьму? Что ты врешь там?
- Вовсе не вру... В Нагасаках дозвольте получить расчет.
- Ну, ну... не сердись... Не ворчи...
- Я не сержусь... Я знаю, что вы отходчисты, но все-таки обидно... Прямо в глаз!..
Адмирал вышел в соседнюю каюту и, вернувшись, подал Ваське большой золотой американский игль (в десять долларов) и сказал:
- Вот тебе... возьми... Не ворчи только...
Почувствовав в руке монету, Васька поблагодарил и после небольшого предисловия объявил, что он готов служить адмиралу. Он останется - разумеется, не "из антереса" ("какой мне антерес?"), а только потому, что очень "привержен" к его превосходительству.
Проговорив эту тираду, Васька, однако, не уходил.
- Что тебе надо еще? - спросил адмирал.
- Маленькая просьбица, ваше превосходительство.
- Говори.
- Дозвольте взять ваше штатское пальтецо. Вы не изволите носить его. Оно зря висит... А я бы переделал.
- Бери.
- И пинжак у вас один совсем для адмиральского звания не подходит. А вашему камердинеру отлично бы! - продолжал Васька.
- Бери.
- Премного благодарен, ваше превосходительство.
- Большая ты каналья, Васька! - добродушно рассмеялся адмирал.
Васька осклабился, оскалил зубы от этого комплимента и вышел из каюты, весьма довольный, что "нагрел" адмирала, да еще за сравнительно пустой синяк, едва даже заметный.
бушующего барина и получал, случалось, экстренные затрещины, чтобы после предъявить на них счет, разыгрывая комедию невинно обиженного человека.
"прост", и тогда проси у него что хочешь. Даст!