IV
В начале первого часа, когда в порту зашабашили, из военной гавани, где вооружался "Копчик", вернулся домой Василий Михайлович Лузгин, довольно полный, представительный брюнет, лет сорока, с небольшим брюшком и лысый, в потертом рабочем сюртуке, усталый и голодный.
В момент его прихода завтрак был на столе.
Моряк звонко поцеловал жену и сына и выпил одну за другой две рюмки водки. Закусив селедкой, он набросился на бифштекс с жадностью сильно проголодавшегося человека. Еще бы! С пяти часов утра, после двух стаканов чая, он ничего не ел.
Утолив голод, он нежно взглянул на свою молодую, приодетую, пригожую жену и спросил:
- Ну что, Марусенька, понравился новый денщик?
- Разве такой денщик может понравиться?
В маленьких добродушных темных глазах Василия Михайловича мелькнуло беспокойство.
- Грубый, неотесанный какой-то... Сейчас видно, что никогда не служил в домах.
- Это точно, но зато, Маруся, он надежный человек. Я его знаю.
- И этот подозрительный нос... Он, наверное, пьяница! - настаивала жена.
- Он пьет чарку-другую, но уверяю тебя, что не пьяница, - осторожно и необыкновенно мягко возразил Лузгин.
И, зная хорошо, что Марусенька не любит, когда ей противоречат, считая это кровной обидой, он прибавил:
- Впрочем, как хочешь. Если не нравится, я приищу другого денщика.
- Где опять искать?.. Шуре не с кем гулять... Уж бог с ним... Пусть остается, поживет... Я посмотрю, какое это сокровище твой Чижик!
- Фамилия у него действительно смешная! - проговорил, смеясь, Лузгин.
- И имя самое мужицкое... Федос!
- Что ж, можно его иначе звать, как тебе угодно... Ты, право, Маруся, не раскаешься... Он честный и добросовестный человек... Какой фор-марсовой был!.. Но если ты не хочешь - отошлем Чижика... Твоя княжая воля...
Марья Ивановна и без уверений мужа знала, что влюбленный в нее простодушный и простоватый Василий Михайлович делал все, что только она хотела, и был покорнейшим ее рабом, ни разу в течение десятилетнего супружества и не помышлявшим о свержении ига своей красивой жены.
Тем не менее она нашла нужным сказать:
- Но, Марусенька... Зачем?.. Если ты не хочешь...
- Я его беру! - властно произнесла Марья Ивановна.
Василию Михайловичу оставалось только благодарно взглянуть на Марусеньку, оказавшую такое внимание к его желанию. И Шурка был очень доволен, что Чижик будет его нянькой.
Нового денщика опять позвали в столовую. Он снова вытянулся у порога и без особенной радости выслушал объявление Марьи Ивановны, что она его оставляет.
Завтра же утром он переберется к ним со своими вещами. Поместится вместе с поваром.
- А сегодня в баню сходи... Отмой свои черные руки, - прибавила молодая женщина, не без брезгливости взглядывая на просмоленные, шершавые руки матроса.
- Осмелюсь доложить, враз не отмоешь... - Смола! - пояснил Федос и, как бы в подтверждение справедливости этих слов, перевел взгляд на бывшего своего командира.
"Дескать, объясни ей, коли она ничего не понимает".
- Со временем смола выйдет, Маруся... Он постарается ее вывести...
- Так точно, вашескобродие.
- И не кричи ты так, Феодосии... Уж я тебе несколько раз говорила...
- Слышишь, Чижик... Не кричи! - подтвердил Василий Михайлович.
- Слушаю, вашескобродие...
- Да смотри, Чижик, служи в денщиках так же хорошо, как служил на корвете. Береги сына.
- Есть, вашескобродие!
- И водки в рот не бери! - заметила барыня.
- Да, братец, остерегайся, - нерешительно поддакнул Василий Михайлович, чувствуя в то же время фальшь и тщету своих слов и уверенный, что Чижик при случае выпьет в меру.
- Да вот еще что, Феодосии... Слышишь, я тебя буду звать Феодосием...
- Как угодно, барыня.
- Ты разных там мерзких слов не говори, особенно при ребенке. И если на улице матросы ругаются, уводи барина.
- Не извольте сумлеваться, вашескобродие.
- И во всем слушайся барыни. Что она прикажет, то и исполняй. Не противоречь.
- Слушаю, вашескобродие...
- Боже тебя сохрани, Чижик, осмелиться нагрубить барыне. За малейшую грубость я велю тебе шкуру спустить! - строго и решительно сказал Василий Михайлович. - Понял?
- Понял, вашескобродие.
Наступило молчание.
"Слава богу, конец!" - подумал Чижик.
- Он больше тебе не нужен, Марусенька?
- Нет.
- Можешь идти, Чижик... Скажи фельдфебелю, что я взял тебя! - проговорил Василий Михайлович добродушным тоном, словно бы минуту тому назад и не грозил спустить шкуру.
Чижик вышел словно из бани и, признаться, был сильно озадачен поведением бывшего своего командира.
Еще бы!
На корвете он казался орел-орлом, особенно когда стоял на мостике во время авралов или управлялся в свежую погоду, а здесь вот, при жене, совсем другой, "вроде быдто послушливого теленка". И опять же: на службе он был с матросом "добер", драл редко и с рассудком, а не зря; и этот же самый командир из-за своей "белобрысой" шкуру грозит спустить.
"Эта заноза-баба всем здесь командует!" - подумал Чижик не без некоторого презрительного сожаления к бывшему своему командиру.
"Ей, значит, трафь", - мысленно проговорил он.
- К нам перебираетесь, земляк? - остановил его на кухне Иван.
- То-то к вам, - довольно сухо отвечал Чижик, вообще не любивший денщиков и вестовых и считавший их, по сравнению с настоящими матросами, лодырями.
- Места, небось, хватит... У нас помещение просторное... Не прикажете ли цыгарку?..
- Спасибо, братец. Я - трубку... Пока что до свидания.
Дорогой в экипаж Чижик размышлял о том, что в денщиках, да еще с такой "занозой", как Лузгиниха, будет "нудно". Да и вообще жить при господах ему не нравилось.
- А то: "водки в рот не бери!" Скажи, пожалуйста, что выдумала бабья дурья башка! - вслух проговорил Чижик, подходя к казармам.