X
На следующее утро, когда Лузгина, в нарядном шелковом голубом платье, с взбитыми начесами светло-русых волос, свежая, румяная, пышная и благоухающая, с браслетами и кольцами на белых пухлых руках, торопливо пила кофе, боясь опоздать на пароход, Федос приблизился к ней и сказал:
- Дозвольте, барыня, отлучиться со двора сегодня.
Молодая женщина подняла на матроса глаза и недовольно спросила:
- А тебе зачем идти со двора?
В первое мгновение Федос не знал, что и ответить на такой "вовсе глупый", по его мнению, вопрос.
- К знакомым, значит, сходить, - отвечал он после паузы.
- А какие у тебя знакомые?
- Известно, матросского звания...
- Можешь идти, - проговорила после минутного раздумья барыня. - Только помни, что я тебе говорила... Не вернись от своих знакомых пьяным! - строго прибавила она.
- Зачем пьяным? Я в своем виде вернусь, барыня!
- Без своих дурацких объяснений! К семи часам быть дома! - резко заметила молодая женщина.
- Слушаю-с, барыня! - с официальной почтительностью ответил Федос.
Шурка удивленно посмотрел на мать. Он решительно недоумевал, за что мама сердится и вообще не любит такого прелестного человека, как Чижик, и, напротив, никогда не бранит противного Ивана. Иван и Шурке не нравился, несмотря на его льстивое и заискивающее обращение с молодым барчуком.
Проводив господ и обменявшись с Шуркой прощальными приветствиями, Федос достал из глубины своего сундучка тряпицу, в которой хранился его капитал - несколько рублей, скопленных им за шитье сапог. Чижик недурно шил сапоги и умел даже шить с фасоном, вследствие чего, случалось, получал заказы от писарей, подшкиперов и баталеров.
Осмотрев свои капиталы, Федос вынул из тряпки одну засаленную рублевую бумажку, спрятал ее в карман штанов, рассчитывая из этих денег купить себе восьмушку чаю, фунт сахару и запас махорки, а остальные деньги, бережно уложив в тряпочку, снова запрятал в уголок сундука и запер сундук на ключ.
Поправив огонек в лампадке перед образком у изголовья, Федос расчесал свои черные как смоль баки и усы, обулся в новые сапоги и, облачившись в форменную матросскую серую шинель с ярко горевшими медными пуговицами и надевши чуть-чуть набок фуражку, веселый и довольный вышел из кухни.
- Обедать нешто дома не будете? - кинул ему вдогонку Иван.
- То-то не буду!..
"Экая необразованная матросня! Как есть чучила", - мысленно напутствовал Федоса Иван.
оттопырил толстые свои губы, покачал кудластой головой с рыжими волосами, обильно умащенными коровьим маслом, и в маленьких его глазках сверкнул огонек.