Глава шестнадцатая
В ОЖИДАНИИ ДОБЫЧИ
Как только мистер Джеферс ушел, Барский перекрестился.
- Теперь счастье у меня в руках, я я его не выпущу! - проговорил он вызывающим тоном.
Впереди виднелись миллионные барыши, и фантазия рисовала ему соблазнительные цифры. Дело верное. Казна сделает громадную экономию. Он не сомневался, что проект будет принят с распростертыми объятиями, осчастливит Россию и сделает его миллионером, на этот раз уже не фиктивным.
В каком-то одушевлении расхаживал он по кабинету. То подходил к столу, брал карандаш, нервно писал какие-то цифры, то снова ходил, и в его голове весело мелькали все эти громадные цифры. При самых осторожных расчетах, при самых широких расходах выходило, что при печах Джеферса он получит два миллиона чистого барыша.
- А если затянется, даст бог, война, то тут пахнет несколькими миллионами.
Борский наконец присел к столу. Твердым, крупным почерком стал он набрасывать на белый лист докладную записку. Он писал быстро, горячо, убедительно. Цифры ясно говорили о громадной выгоде. При новом способе казна в один год делала экономию в несколько миллионов. Затем кстати он упомянул о величии переживаемого момента, о доблестном солдате и о своем патриотическом желании добра родине. Он в эту минуту писал совершенно искренне, одновременно желая и блага России и заключения подряда, который бы дал ему миллионный барыш. В своей записке он даже возвысился до пафоса и назвал свой сухарь "истинно русским" сухарем, в отличие от сухарей, приготовляемых "жидами". Он так уже любил этот прямо из зерна приготовляемый сухарь, что отождествлял в нем идею о величии России и чувствовал в себе самом подъем духа и патриотического чувства. Совершенно незаметно для самого себя личное его дело представлялось ему делом общим, общегосударственным, и он писал, что русским людям надо продовольствовать русских людей, для того чтобы избавить Россию от алчности разных пришлых людей.
Лакей два раза докладывал Борскому, что кушать подано, но Борский рассеянно отвечал "хорошо", и Елена одна сидела за столом в ожидании мужа. Наконец она тихо вошла в кабинет. В эту минуту Борский только что кончил свою работу.
- Ну, Леля, теперь наши дела поправятся! - весело проговорил Борский. Он обхватил изумленную Елену за талию и прошел с ней в столовую.
За обедом он болтал с женой и, когда обед кончился, смеясь, заметил Елене:
- Вообрази себе, что человек ходил по краю пропасти, каждую минуту готов был слететь туда, и вдруг он снова вне опасности... Понимаешь?
И, не дожидаясь ответа, он ласково поцеловал Елену и ушел к себе в кабинет.
В тот же вечер докладная записка была переписана в нескольких экземплярах превосходным министерским почерком, а на другой день, в одиннадцатом часу утра, Борский уже сидел в кабинете у высокого седого генерала и красноречиво рассказывал ему сущность дела.
Генерал был очарован. Новый способ обещал скорую заготовку, а цена, предложенная Борским, поразила своей дешевизной.
- Но знаете ли вы эти новые печи? - усомнился генерал.
В ответ на этот вопрос Борский показал удостоверения американского военного министерства.
- Ну, дай вам бог! Сегодня же я передам вашу записку в совет и предпишу немедленно рассмотреть. Завтра приезжайте к нам, и я обещаю вам, что дело будет за вами... Выгоды слишком очевидны.
Борский весело откланялся генералу, зашел оттуда в канцелярию, пошептался с некоторыми чиновниками и из министерства поехал прямо к Наталье Кириловне. Он застал ее одну. Поцеловав ее руку, Борский положил перед ней депешу.
- Что делать? - спросила она, забавляясь маленькой обезьяной.
- Подписать, Наталья Кириловна. Только подписать!
- Вы меня не обидите, Борский? - проговорила она, вдруг пугаясь. Она пробежала телеграмму и боязливо взглядывала своими большими глазами на Борского.
- Наталья Кириловна! Ведь, кажется, мы испытанные друзья?
- То-то, смотрите... Уж я на вас полагаюсь, голубчик! - заметила она, с нерешительностью человека, боящегося быть обманутым. - Я женщина, в делах совсем неопытная...
Борский хорошо знал ее манеру. Он заметил ее колебание выговорить цифру, чтобы не продешевить, и поспешил ее успокоить, показав ей вексель с такою кругленькою суммой, что Наталья Кириловна не могла скрыть радости, быстро подписала свою фамилию, потом крепко пожала руку Василия Александровича и проговорила:
- Спасибо вам, дорогой мой!
"Дура еще ты!.." - промелькнуло у Борского.
маклера забегали к нему с предложением услуг по приисканию залогов.
У Борского не было ни гроша денег, когда он брал на себя громадный подряд. Ему недостаточно было достать залоги, ему нужны были, во-первых, средства, для того чтобы начать дело, а во-вторых - чтобы заплатить срочные долги. И он решился на следующее: под видом залога он, при помощи маклеров, набрал у разных лиц до трех миллионов в различных бумагах; из них пятьсот тысяч внес в интендантство, а остальные бумаги заложил в разных банках, и таким образом в один день у Борского явились громадные средства... Разумеется, никто и не подозревал, что залоги лежат не в интендантстве, а в банках.
И тотчас же закипела деятельность. Дом Борского оживился. Внизу была нанята квартира, где поместилась главная контора, в которой ежедневно работало тридцать человек с управляющим конторой во главе. Мистер Джеферс получил задаток на постройку завода. Во все концы России командированы были агенты для закупки хлеба и доставки его на завод. Надо было дорожить каждой минутой, и нельзя было особенно разбирать людей. Кабинет Борского кипел посетителями. То и дело являлись разные личности с предложением услуг... Словно почуяв запах денег, неизвестно откуда собирался весь этот люд, чтоб урвать кусочек из той громадной добычи, которая досталась счастливому человеку. Перед Борским кланялись, клялись, льстили и смотрели ему в глаза. Он точно вырос с тех пор как получил громадное дело. В его кабинете целый день толкался народ: одни за делом, другие просто для того, чтобы посидеть, позавтракать и пообедать... Неизвестно откуда явился отставной генерал, оказавшийся дальним родственником Борского, который рассказывал анекдоты и был постоянным посетителем. Знакомые Борского стали чаще забегать к нему, и тут, между разговором о деле, рассказывались военные новости, анекдоты и лилось шампанское. И странное дело: Борский не гнал всей этой сволочи, вдруг наполнившей его кабинет. Напротив, ему было не по себе, когда не было этой вечной суматохи, этих льстивых лиц, смотревших ему в глаза, подававших непрошеные советы, рекомендовавших своих родственников и перехватывающих на короткие сроки деньги. Ему словно необходим был этот антураж*, явившийся как-то незаметно.
* Окружение, среда (от франц. entourage).
Квартира Борского преобразилась. Сразу чувствовалось, что в ней ворочаются громадные куши, что здесь чуется громадная добыча. Среди громадных расходов ничтожными казались нескончаемые подачки, дорогие обеды, и каждый словно считал недостойным не урвать чего-нибудь. Кто занимал деньги, рассчитывая, конечно, не отдать какие-нибудь триста - пятьсот рублей. Стоит ли отдавать "этому подлецу", который огребает миллионы. Кто просто хотел вкусно позавтракать и даром напиться. Александра Матвеевна ездила каждый день, перехватывала деньги и восхищалась "гениальным" зятем.
Среди этого вечного гама в кабинете у Борского большинство посетителей на все лады толковало о величии момента, о будущности России, о заре на Востоке и в конце концов о нашем добром солдате.
И в то время, как солдат умирал, здесь в кабинете кишела целая стая патриотов, жаждущих только случая ограбить этого самого "бедного" солдата.
С каким-то недоумевающим страхом взирала Елена на эту перемену в образе жизни ее мужа. Ей непонятна была вся эта сутолока, превратившая их тихий дом в какой-то трактир с постоянными гостями и разливным морем. Она редко показывалась в кабинете, но в столовой ей поневоле приходилось встречаться с разными новыми лицами, которые говорили ей комплименты, похваливали блюда и вина и сообщали разные слухи с театра военных действий. Начало кампании обещало такой же блестящий конец, и все нетерпеливо ждали новых победных телеграмм.
Елена рассеянно слушала все эти разговоры и радовалась, когда кончался обед и гости уходили в кабинет.
Борский в последнее время баловал ее сюрпризами. То приносил ей какие-нибудь дорогие серьги, то дарил роскошные материи. За неделю до отъезда на дачу он купил ей пару прелестнейших пони и объявил Елене, что рядом с их дачей он нанял дачу для Чепелевых.
- Ты будешь меньше скучать! - заметил при этом Борский. - Мне придется бывать часто по делам в городе, а вы с отцом будете кончать кампанию.
Елена благодарила мужа за его внимание, благодарила за подарки, но они не занимали ее. К чему ей все это?.. Она трепетно ждала весточки с театра войны, со страхом читала известия об убитых и раненых и каждый день заезжала к отцу узнать, не получено ли письма.
Старик неизменно покачивал головою и при этом замечал:
- Ему, брат, не до писем теперь. Какие письма!.. Он, разумеется, жив и здоров... Теперь, слава богу, мы все знаем... Газеты все сообщают!
Невеселая уезжала она домой и проходила к себе в комнаты. Среди домашнего шума она чувствовала себя одинокой. Она садилась за книгу, но книга вываливалась у нее из рук, и она думала о Венецком. Прочитывая скорбные списки, она нередко задумывалась, и слезы катились из ее глаз. Ей тяжело было оставаться здесь. Ее манило туда, где гибли люди, ей хотелось помочь им, заглушить свою тоску в море чужих страданий. Она намекнула как-то об этом Борскому, но он странно усмехнулся и заметил, что и без нее много сестер милосердия.
За несколько дней до переезда на дачу Борский давал парадный обед. Приглашены были избранные знакомые, два отставных министра с женами, один влиятельный генерал, финансовый туз и известный петербургский оратор, любивший говорить за обедами экспромты. Обед был заказан тонкий, и Борский сам хлопотал, чтобы все было хорошо.
не знал о Плевне.
* Город в Болгарии.
Обед прошел превосходно. С бокалом шампанского в руке поднялся с места господин в военной форме, провел рукой по лысому лбу и просил позволения сказать слово. Все, конечно, изъявили живейшую радость, и оратор произнес один из тех своих экспромтов, которые, как говорили злые языки, сочинялись им заблаговременно и выучивались наизусть. Он начал о величин патриотического подъема, вспомнил двенадцатый год, вспомнил крымскую кампанию, не упустил из виду доблестного русского народа и кончил знаменательным указанием, что скромное пиршество происходит у русского человека ("старинного моего добродея и приятеля"), который в годину трудных испытаний пришел на помощь государству, "бросил к его ногам" свое "чисто русское" изобретение и дал казне миллионные сбережения...
Все аплодировали красноречивой импровизации. Все стали как-то ласковее и добрее после вкусных блюд и выпитого вина, и даже отставные министры сказали хозяину несколько приветствий по поводу его изобретения...
Гости уже собирались вставать, когда лакей подошел к генералу и что-то тихо доложил ему. Генерал попросил извинения, встал и скоро, смущенный, вернулся назад.
- Неприятное известие! - тихо проговорил он по-французски.
В столовой воцарилась мертвая тишина.
- Мы наткнулись на Плевну и...
- И что же, ваше превосходительство? - нетерпеливо заметил отставной министр.
- То есть потерпели поражение? - заметил кто-то.
- Вроде этого! - печально проговорил генерал и скоро уехал.
Через несколько дней была получена новая телеграмма о сражении под Плевной, и в Петербурге ходили зловещие слухи... Гвардия собиралась в поход.