IX
Молодая, впервые загоревшаяся страсть охватила молодую женщину, пробудив в ней дремавшие инстинкты. Напрасно боролась она с ней. Напрасно прибегала к заступничеству пресвятой владычицы и Николе-угоднику. Ни горячие молитвы, ни слезы, ни усердные поклоны, ни воспоминания о добром, хорошем Григорье не помогали теперь. Этот красивый писарек овладел всеми ее думами. Бессонные летние ночи были полны грез о нем. И каких грешных грез!.. И она отдавалась им в какой-то истоме, отдавалась, радостная и трепещущая, горячим поцелуям и наутро, со стыдом вспоминая о грешных снах, снова молилась.
Выходя на улицу, она теперь тщательнее заботилась о своем туалете и старалась одеться к лицу. Встреч она ждала с нетерпением, и сердце ее сильнее билось, когда писарек появлялся на дороге. И ей было грустно, когда он ее не встречал.
Но она старалась не показывать вида, что он ей так люб, и таила про себя свою любовь. По-прежнему она была серьезна и даже сурова при встречах и не допускала никакой короткости.
"Услеживая" матроску, Васька дарил ее пронзительными взглядами и при удобном случае отпускал ей чувствительные комплименты и говорил о своей любви.
- Не бреши... Не годится мне слушать! - сурово останавливала его матроска.
Но Васька видел, как краснела она от удовольствия, и решил, что пора действовать более энергично.
И вот однажды днем, часу во втором, когда квартирная хозяйка Груни сидела у своего ларька на рынке и почти все обитатели переулка дремали после обеда, Васька осторожно вошел во двор и тихо отворил двери комнаты.
После утра, проведенного в стирке, Груня тоже прилегла, но сна не было. Мысли ее были заняты писарьком. Сегодня на рынке она не видала его. Отчего это он не пришел?
- Кто там?.. Это ты, Ивановна? - окликнула Груня, заслышав шаги в комнате.
Ответа не было.
Тогда она вскочила с постели и, наскоро застегивая раскрытый воротник платья, вышла за полог.
Краска залила ей лицо при виде писарька, о котором она только что думала.
- Ты зачем? Нешто тебя звали? - сурово проговорила Аграфена, стараясь принять строгий вид и в то же время оправляя свои сбившиеся волосы.
- Простите мое дерзновение, Аграфена Ивановна, - робко проговорил, почтительно кланяясь, Васька, - я на один секунд... Шел мимо - уморился от жары и осмелился зайтить... Попрошу, мол, напиться... И как же хорошо здесь у вас, Аграфена Ивановна!.. Точно в раю небесном! - прибавил Васька, озирая опрятную, чистую комнату.
Стараясь скрыть охватившее ее волнение, при виде этого нежданного, но желанного гостя, матроска торопливо прошла своими маленькими босыми ногами за двери и, вернувшись оттуда с ковшиком, протянула его писарьку и сердито сказала:
- На, пей и проваливай!
Пальцы их встретились. Васька будто нечаянно придержал руку Груни в своей руке, когда брал ковшик.
- Бери, что ли, коли пить зашел! - смущенно промолвила Груня, отдергивая руку.
- Чувствительнейше благодарен, Аграфена Ивановна, что дозволили утолить жажду, - позвольте пожать вашу белую ручку...
И, не дожидаясь ее согласия, он крепко пожал ей руку.
- А ковшик я сам отнесу на место.
- Ты зачем же вернулся? Напился и уходи с богом! - взволнованно произнесла Груня, увидав снова писарька.
- Дозвольте присесть хучь на минутку, Аграфена Ивановна. Ужасти как устал... Такая, можно сказать, угнетательная жара! - продолжал раскрасневшийся писаренок, лаская Груню загоревшимся взором. - А тут у вас такая прохлада.
- Отдыхай где-нибудь в другом месте...
- Одну минуточку...
- Уходи... уходи!.. Что люди скажут, увидавши, что ты здесь...
- И никто не увидит... Хозяйка ваша на рынке... Народ спит... А вы все: "люди"! Эх, Аграфена Ивановна! Вам, видно, нисколько не жаль человека?..
- Чего тебя жалеть-то?
- За мою такую несчастную любовь нельзя даже и секунд один побыть у вас... поглядеть на ваши чудные глазки, на ваши сахарные уста. За один поцелуй умер бы сейчас на месте, вот что... А вы столь жестоки, Аграфена Ивановна! Положим, я вам вовсе ненавистен, я это довольно даже хорошо понимаю, но неужели ненавистность так велика, что нельзя и минутки посидеть?..
Он говорил тихим, вкрадчивым голосом, не спуская с нее глаз, полных мольбы и страсти.
И красивое лицо Груни алеет все более и более. Высокая грудь тревожнее дышит из-под тонкой ткани ситца. Глаза ее уже не строго, а смущенно и испуганно смотрят на писаренка и светятся лаской.
- Глупый! С чего ты взял, что ненавистен? - как-то помимо воли ее вырвались эти слова. - Но ты уходи, слышишь, уходи!
Но Васька шел к ней.
- Уходи, говорят! - в страхе прошептала Груня, отступая назад и чувствуя, как трепещет ее сердце.
- Груня... Ненаглядная!.. Помру без тебя!
- Уходи, уходи!
В голосе ее звучала уже не угроза, а мольба.
И, весь охваченный страстью, он уже был около матроски...
- Голубка моя... Радость жизни!..
- Уйди... Уйди! - повторяла она.
Но вместо того чтоб оттолкнуть его, она вдруг порывисто и страстно обвила его шею и крепко прильнула к устам писаренка.