XI
- Что ж, Иванов, припас деньги на пиво-то? - весело спрашивал Васька своего приятеля, гуляя с ним вскоре после разрыва с Груней в Кронштадтском летнем саду.
- Какое пиво?
- Забыл, что ли, уговор насчет Груньки?
- Да ты нешто выиграл парей? - проговорил, зеленея от завистливой злобы, неказистый и худой белобрысый писарь.
Васька протяжно свистнул.
- Еще когда... Куда раньше срока...
- Что ж ты раньше не хвастал и не требовал парея? - недоверчиво спросил Иванов.
- Нашел желторотого галчонка! Разве мне неизвестна завистливая твоя душа? Беспременно ты подстроил бы мне какую-нибудь пакость. Пошел бы к ней и начал бы стращать, чтобы самому попользоваться... Ты на это ловок, дьявол... Пакостил мне не раз... Научил, слава богу...
- А теперь не боишься?
- Сделай ваше одолжение. Можешь теперь застращивать сколько угодно матроску... Месяц почти с ней путался, с меня довольно. Надоела! - небрежно проговорил Васька и даже зевнул для большего эффекта, считая это почему-то необходимым для такого неотразимого обольстителя. - Теперь, братец мой, я новую горничную адмирала Рябчикова обхаживаю... Видал, что ли, эту пронзительную брунетку? Тоже, я тебе скажу, занозистая мамзеля. Так по-французски и сыплет... Ну да я ее скоро укрощу... шельму! - с невозмутимым нахальным апломбом прибавил Васька и прищурил глаза, оглядывая проходивших горничных.
- И все-то ты врешь, все-то ты врешь, подлец, насчет Груньки! - каким-то сдавленным голосом прохрипел Иванов.
- Смотри не подавись от злости... Небось завидно? - рассмеялся Васька, привыкший к этим выходкам Иванова. - А пиво все-таки ставь!
- Чем же ты докажешь, что не врешь?
- Охота мне перед тобой врать - скажите пожалуйста!..
- А все врешь! - настойчиво и злобно повторил Иванов, хотя в душе и уверен был, что подлец Васька не врет. - Докажи, тогда поставлю пиво.
- Да вот спроси хоть Федосеева. Он как-то запопал меня, как я от Груньки в окно под утро лез... Тогда поверишь?..
- И спрошу... Эка бесстыжий ты дьявол!.. Облестил честную бабу и бросил!.. И за что только такого подлеца бабы любят! - с негодованием воскликнул Иванов.
- Небось ты бы не облестил?.. Ходу только нет при твоей уксусной харе, ты и урчишь на других...
- И попадет же тебе когда-нибудь, Васька. Здорово попадет! Муж-то этой Груньки ревнивый и отчаянный, я тебе скажу, матрос. Он не стерпит!
Васька, видимо, струсил, судя по мгновенно изменившемуся выражению лица.
- Небось найдутся подлые люди, которые скажут! - значительно протянул Иванов.
- Да брось ты каркать, воронья душа... Я знать ничего не знаю и никакой, мол, Груньки не касался... отверчусь в случае, ежели, какая дрязга выйдет. Валим, брат, лучше пиво пить, коли ты при деньгах. А брунетка, видно, не придет... Обещалась быть в саду, и нет ее! Должно, задержало что.
Иванов согласился поставить в счет проигранного пари несколько бутылок пива, и, когда Васька подпил, он с каким-то болезненным развращенным любопытством расспрашивал о подробностях его отношений с матроской и хотя злился, слушая о том, как привязана была Груня и какая она, можно сказать, "огонь-женщина", но все-таки не переставал расспрашивать, полный злобы и зависти к этому "подлецу Ваське", пользующемуся жизнью, веселому и довольному, тогда как сам он ни разу не испытал расположения ни одной женщины - напротив, только возбуждал одно отвращение.
На другой же день Иванов выследил Груню, когда она вышла из дома, и пристал к ней.
- Напрасно вы о Ваське-подлеце сокрушаетесь... Он забыл и думать о вас, Аграфена Ивановна, - говорил он своим скрипучим, точно сдавленным голосом, следуя за матроской. - А я бы вас, значит, любил по-настоящему... Что вы на это скажете?
Груня только побледнела и шла, не отвечая ни слова.
- Какой же ваш будет ответ?.. Позвольте придтить к вам с визитом... Не откажите... Я болтать не буду, не то что Васька, никто не узнает!.. Вы даже и отвечать не хотите?.. Так, может, вам лучше ответить и согласиться... Право... хуть одно свидание назначьте! - продолжал писарь, оглядывая стройную фигурку матроски своими маленькими подслеповатыми жадными глазками. - А не то можно и мужу вашему объяснить, как вы Ваську по ночам в окна пускали... Небось попадет вам в таком случае... и Ваське будет! Так какое ваше решение? Когда прикажете придтить?..
Матроска вдруг обернулась и, вся бледная от негодования, оглядела тщедушного, неказистого писаря таким презрительным, уничтожающим взглядом, что тот весь как-то съежился, и его прыщеватое, землистого цвета лицо с уродливо большим носом, нависшим над вздутыми губами, покрылось красными пятнами.
- Отстань! Не то плюну в твою поганую харю, - проговорила матроска и, отвернувшись, пошла далее.
Писарь не решился более преследовать матроску. Он только в бессильной злобе крикнул ей вслед позорное ругательство и потом шепнул, словно утешая себя:
- Попомнишь ты поганую харю! Попомните вы оба с Васькой!
На другой же день, сидя за столиком в экипажной канцелярии, он писал своим четким красивым писарским почерком письмо Григорию, в котором от имени доброжелателя извещал о том, что "его супруга находилась в любовной связи с писарем 12-го флотского экипажа Васькой Антоновым в течение месяца и продолжала бы оную, если бы Васька не бросил Аграфену Ивановну, обобравши от нее все деньги, которые мог выманить по своей подлости. И многие вещи, как-то: два новых платья и шубка супруги вашей заложены для своего милого дружка, заслужившего такую любовную приверженность, что они принимали Ваську почитай что каждую ночь у себя на квартире, впуская и выпуская счастливого полюбовника в окно. Все сие доподлинно верно и сообщается вам, Григорий Федорович, дабы вы знали, как верна вам ваша неблагодарная супруга и какой подлый соблазнитель есть писарь 12-го флотского экипажа Васька Антонов".
произведение и, вложив его в конверт, крупными буквами надписал: "На бриг "Вихрь", старшему рулевому Григорию Федоровичу Кислицыну".
Оставалось узнать, где в настоящее время находится "Вихрь" и в какой порт нужно адресовать, чтобы письмо скорее дошло, и Иванов, отпросившись у письмоводителя отлучиться на полчаса, сбегал в штаб и там от знакомого писаря узнал, что "Вихрь" скоро зайдет в Гельсингфорс и простоит в этом порте неделю.
Письмо было в тот же день сдано в штаб для отправки, после чего Иванов почувствовал себя в хорошем и веселом настроении человека, свершившего какое-нибудь доброе дело. И вечером в казарме он был необыкновенно оживлен и даже добродушен, дружески беседуя со своим приятелем Васькой. Он обещал поставить ему остальные три бутылки проигранного пари завтра и вообще выказывал ему самое приятельское расположение: хвалил его, что не зевает с "бабами", и удивлялся разнообразию его талантов. Он и на гармонии отлично играет, и "романцы жестокие" отлично поет, и умеет, шельма, к начальству подольститься и лодырничать, когда другие должны работать.
- Одно слово, счастливчик ты, Вася! - весело и добродушно говорил Иванов, распивая с приятелем чай.
- Да что это ты нонче такой веселый, Иванов? ан где с матроской сговорился?
- Так кухарчонку какую приметил?
- И куфарчонки, Вася, никакой не приметил, а так, значит, нашла веселая линия... Не все же скучать... Так-то, Вася...
И Иванов рассмеялся, показывая ряд черных гнилых зубов, а в голове его пронеслась мысль:
"Ужо будет тебе от матроса. И не ждешь, как он твою смазливую рожу на сторону свернет!"