Поиск по творчеству и критике
Cлово "UNE"
Входимость: 1. Размер: 38кб.
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 38кб.
Часть текста: по столу чистенькие экземпляры отчета, листки почтовой бумаги и очиненные фаберовские карандаши. Окончив эти занятия, Елена Николаевна окинула довольным взглядом стол и подошла к зеркалу посмотреть на себя. Зеркало без малейшей лести показало ей хорошенькую молодую женщину в черном фае, гладко обливавшем стройный стан. Темные локоны, спускавшиеся к плечам, оттеняли матовую белизну личика с тонкими чертами, чуть-чуть поднятым носиком и парой карих улыбающихся глазок. Веселое выражение N 1 очень шло к этой подвижной физиономии. Елена Николаевна осталась довольна нумером первым и сделала мину N 2, мечтательно-задумчивую. Глаза перестали улыбаться и глядели куда-то вдаль через зеркало, розовые, не без знакомства с кармином, губки сжались в нитку, белый высокий лоб подернулся морщинками. Елена Николаевна нашла, что и N 2-й был недурен. Она собиралась было перейти к N 3-му, как из прихожей мягко звякнул звонок. Елена Николаевна отпорхнула от зеркала с легкостью ласточки и, опустившись на угловой диванчик, стала внимательно штудировать изящную брошюрку полугодового отчета, посматривая, однако, одним глазком повыше страниц. Знакомые шаги медленной, уверенной походки заставили Елену Николаевну сделать гримасу N 5, более знакомую супругу, чем публике, отложить брошюру в сторону и бросить недовольный взгляд на проходившего мужа, бледного, серьезного, пожилого господина лет сорока с хвостиком. - Опять? - тихо процедил он сквозь зубы, кисло улыбаясь и косясь на стол. - Что опять? - Говорильню устраиваете? Карие глазки сощурились, лицо подернулось выражением N 4, снисходительного презрения, и тихий, не без иронической нотки голос проговорил: - Ты, Никс, верно, опять не в духе... Что твоя печень? Муж на ходу полуобернулся, взглянул на жену серыми, полинявшими от департаментского воздуха глазами...
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Часть текста: беседовали в ранние утренние часы, когда других купальщиков обыкновенно не было, обернулся к открытой дверке маленькой каютки, где я раздевался, и с оттенком досады проговорил: - Вот так-то все господа любопытничают насчет уха. Скажи да скажи! Ну, я и обсказываю всем, что, мол, на войне стуцерной пулей оторвало. - А разве не на войне? Тарасыч после минуты колебания ответил несколько таинственно: - То-то не на войне, вашескобродие. В севастопольскую войну господь меня вызволил. Ни одной царапинки не получил, даром что все время находился на четвертом бакстионе. - А где же вы лишились уха? - В Новороссийском... Вскорости после замирения мы на шкуне "Дротик" клейсеровали у Капказа, а затем непокорного черкеса в Туретчину перевозили... может, слыхали об этом? - Слыхал. - Так вот в ту самую весну, как мы перевезли одну партию черкесов и вернулись в Новороссийск, я и решился уха, вашескобродие. - Как так? - Да так. Вовсе, можно сказать, по глупой причине. - По какой? - Не стоит и объяснять. Совсем нестоящая причина, вашескобродие. Тарасыч примолк и снова принялся снимать с перекладин сушившиеся простыни и полотенца. Эта таинственность Тарасыча, обыкновенно словоохотливого и любившего поговорить, как он выражался, об "умственном", признаться, меня заинтриговала, и я стал его упрашивать рассказать, какая это такая нестоящая причина. Тарасыч наконец сдался. - Вам, пожалуй, можно...